Падение Османской империи. Первая мировая война на Ближнем Востоке, 1914-1920 - Юджин Роган

Несмотря на пессимистичную оценку Гамильтона, Дарданелльская комиссия (подкомитет британского кабинета министров по надзору за ведением Галлиполийской кампании) считала эвакуацию неизбежной. Кроме того, после череды неудач в ходе этой военной кампании члены комиссии не считали Гамильтона подходящей фигурой для командования операцией отвода войск, и 16 октября он был снят с поста главнокомандующего Средиземноморскими экспедиционными силами, а на его место был назначен генерал сэр Чарльз Монро. Некоторые в правительстве выступали за продолжение кампании на Галлиполи — в частности, лорд Китченер, — утверждая, что на фоне обострения ситуации на Западном фронте победа на Галлиполийском полуострове по-прежнему оставалась наилучшей возможностью привести Центральные державы к поражению и что отказ от захвата проливов оставит Россию в изоляции и обречет ее на проигрыш в войне. Однако даже сторонники Галлиполийской стратегии признавали, что новое наступление придется отложить до окончания зимних штормов. Кроме того, было неизвестно, смогут ли союзники удерживать свои позиции на полуострове в течение всей зимы. Как уже говорилось, это потребовало бы переброски крупных ресурсов: людей и техники, которые отчаянно требовались на других фронтах. Нужно было принять решение — и как можно скорее.

Когда сэр Чарльз Монро в конце октября прибыл на Галлиполийский полуостров, он был потрясен увиденным. «Это напоминает мне Алису в Стране чудес, — признался он одному из штабных офицеров. — Чудеса на чудесах». На Геллесе, в бухтах Анзак и Сувла он спросил у находившихся там офицеров, считают ли они, что их люди смогут удержать позиции против турок с их свежим подкреплением и немецкими тяжелыми орудиями. Большинство командиров пообещало, что их люди сделают все от них зависящее. Это убедило Монро в том, что эвакуация была единственным возможным решением, но теперь в этом требовалось убедить военного министра Китченера. Когда Монро сообщил о своих выводах в Уайтхолл, Дарданелльская комиссия решила направить на полуостров самого Китченера, чтобы тот оценил обстановку лично[333].

Китченер отплыл из Франции на Галлиполи с решительным настроем избежать вывода войск любой ценой. Он жалел, что не отправил сюда больше войск раньше, и был по-прежнему убежден, что прорыв на Ближневосточном фронте был гораздо более вероятен, чем на Западном. Однако по прибытии в штаб Средиземноморских экспедиционных сил в Мудросской гавани Китченер обнаружил, что все местные офицеры поддерживали идею эвакуации. И самому военному министру хватило всего одного визита на передовые позиции на Галлиполи, чтобы также осознать неизбежность вывода войск.

Тринадцатого ноября главный инициатор кампании в Дарданеллах наконец-то посетил полуостров, на котором по его приказу сложили головы тысячи британских, французских и колониальных солдат. Если солдаты и таили на него злобу, то никак этого не показали, повсюду встречая Китченера приветственными возгласами. Он нанес короткий визит в штаб на мысе Геллес и встретился с французским командованием в Седдюльбахире. В бухте Анзак он не поленился взобраться по крутому склону на высоту Рассела и посетил передовую траншею в районе гряды Нек, где сотни солдат полка австралийской легкой кавалерии приняли напрасную смерть. С вершины холма в бухте Сувла Китченер внимательно обозрел протянувшуюся за Соленым озером гряду Сары-Байыр с ее непокоренными высотами Коджачимен-Тепе и Чунук-Байыр, где новозеландцам удалось добиться, по утверждению многих, самой значительной, хотя и краткосрочной, победы за всю Галлиполийскую кампанию. Увидев Галлиполийский полуостров своими глазами, военный министр прозрел. «Местность оказалась гораздо сложнее, чем я себе представлял, — позже написал Китченер в докладе Дарданелльской комиссии. — Турецкие позиции являют собой естественные крепости, которые, если не застигнуть защитников врасплох и не взять стремительным штурмом, можно без труда оборонять против значительно превосходящих сил». Китченер понял: чтобы сокрушить османскую оборону на Галлиполи, требовалось задействовать гораздо больше сил, чем союзники могли себе позволить в данный момент, поэтому у них оставался один выход — уйти[334].

Хотя принять решение об эвакуации было сложно, еще сложнее оказалось провести ее. Стояла поздняя осень, и плохие погодные условия уже наносили серьезный ущерб союзным войскам. Штормы разрушили многие ненадежные причалы, сооруженные на Геллесе и в бухтах Анзак и Сувла, а британский эсминец «Луис» во время одного из штормов был выброшен на берег в бухте Сувла и затонул. Проливные ноябрьские дожди затопили траншеи, усугубив и без того тяжелое положение солдат по обе стороны линии фронта. В такую погоду погрузка людей, животных и орудий на десантные лодки была попросту невозможна.

Командование союзных войск было особенно озабочено тем, чтобы сохранить планы эвакуации в тайне. Оно опасалось, что, если османы или их немецкие союзники узнают о выводе войск, они предпримут массированное наступление и сотрут отходящие войска с лица земли. Однако все их усилия пошли прахом из-за жарких споров, разгоревшихся в британском парламенте, члены которого потребовали от правительства четкого ответа: собирается ли оно эвакуировать войска с Галлиполи или нет? Эти дебаты широко освещались в британской прессе и, разумеется, не остались в стороне от внимания османских газет. «Враг собирается бежать! — торжествовал 19 ноября молодой лейтенант Мехмед Фасих. — Он готов уйти с Галлиполи». Поначалу Фасих был настроен скептически, но в конце концов поверил в утверждения турецких газет, что дебаты в британском парламенте предвещают «окончательный уход англичан из Чанаккале». Однако турецкие и немецкие военачальники не принимали эти новости из Великобритании всерьез, рассматривая их как намеренную дезинформацию, призванную замаскировать новый штурм Дарданелл. А британское командование беспокоилось по поводу открытого обсуждения военных планов, считая, что это может поставить под угрозу всю операцию[335].

Хотя кампания приближалась к концу, обе стороны продолжали неистово обстреливать позиции противника и множить потери друг друга. Условия, в которых существовали солдаты, были поистине ужасны, и боевой дух стремительно падал. Низшая точка была достигнута в конце ноября, когда трехдневные ливни затопили траншеи, после чего начались сильные морозы и снежные бури. Многие солдаты получили обморожения; несколько десятков замерзли до смерти. В бухте Сувла британцы и турки буквально тонули в мощных ливневых потоках, смывавших окопы. Тем не менее налаживание поставок тяжелого вооружения и боеприпасов из Австрии и Германии действовало на османских защитников ободряюще. Девятого ноября лейтенант Мехмед Фасих сообщил в своем дневнике «приятную новость о прибытии в Османскую империю 300 железнодорожных вагонов с гаубицами и боеприпасами из Германии». «Теперь мы сможем обстреливать врага без перерыва не 22 часа, а целых 70 часов», — написал он. Растущее неравенство в огневой мощи дополнительно подстегивало союзников к тому, чтобы как можно скорее отвести войска с позиций, где они обречены на поражение[336].