Падение Османской империи. Первая мировая война на Ближнем Востоке, 1914-1920 - Юджин Роган

После сильнейших штормов в конце ноября на Галлиполийском полуострове на три недели воцарилось полнейшее безветрие и штиль. Седьмого декабря британский кабинет министров принял окончательное решение срочно эвакуировать войска из бухт Анзак и Сувла, но на некоторое время оставить контингент на мысе Геллес. Погрузка на корабли началась почти сразу же. На 9 декабря в бухтах Анзак и Сувла находилось около 77 000 британских и имперских солдат. За 11 дней все они должны были покинуть северные плацдармы.

Союзное командование предприняло ряд мер, чтобы скрыть эвакуацию от турок. Солдаты и артиллерия грузились на лодки только с наступлением темноты — благо длинные декабрьские ночи обеспечивали прикрытие почти на 12 часов. В дневное время самолеты Королевской службы морской авиации вели постоянное патрулирование воздушного пространства над бухтами Анзак и Сувла, чтобы не допустить туда самолеты противника. Мехмед Фасих видел, как однажды в середине декабря четыре самолета союзников перехватили немецкий самолет, направлявшийся в сторону бухты Анзак. Благодаря этим мерам союзникам удалось вывезти тонны ценного военного имущества, прежде чем начать эвакуацию личного состава[337].

Эвакуация орудий и личного состава в бухте Сувла в декабре 1915 года

Уходя с Галлиполийского полуострова, войска подвергались не меньшей опасности, чем во время первоначальной высадки.

Британцы всячески старались сохранить видимость нормального хода военной операции, поддерживая привычный уровень активности на огневых рубежах и тщательно контролируя количество судов, подходящих и отходящих от берега. Они варьировали интенсивность стрельбы из окопов, чередуя интенсивные артобстрелы с длительными периодами почти полной тишины и заставляя османов гадать, что происходит. Их стратегия сработала. «На линии фронта полная тишина», — записал в дневнике Мехмед Фасих на рассвете 24 ноября. К вечеру он был искренне озадачен. «По-прежнему стоит тишина. Иногда слышны одиночные выстрелы. Почти не кидают гранат». На следующий день османские офицеры и солдаты, сбитые с толку молчанием союзников, начали нервничать. «Наши мужчины, особенно старые солдаты, волнуются, — записал Фасих 25 ноября. — Они пытались спровоцировать противника, с риском для жизни обстреливая их позиции. Но не получили никакого ответа». Встревоженные турки отправили патрули, чтобы понаблюдать за британцами и обстрелять вражеские окопы в попытке вызвать реакцию. Но вдруг 28 ноября, после четырех дней тишины, британцы открыли по османским позициям интенсивный заградительный огонь. «Эта внезапная активность испортила мне настроение, — записал Фасих. — Мы надеялись, что они ушли, а они оказались на месте… вряд ли это может обрадовать!» Судя по скрупулезным дневниковым записям Фасиха, турки были озадачены непредсказуемым поведением союзных войск, но даже не подозревали о том, что эвакуация уже ведется. Как раз наоборот, они пришли к убеждению, что британцы готовятся к новой атаке[338].

Полная эвакуация в бухтах Анзак и Сувла была проведена за две ночи и завершена в ночь на 20 декабря. Хотя командование прогнозировало огромные потери порядка 25 000 человек, вывод войск прошел бескровно. Он был тщательно срежиссирован: в передовых траншеях оставались добровольцы, которые периодически обстреливали османские позиции, чтобы сохранить видимость того, что ничего не изменилось. Пути отхода с передовой были помечены мукой, которая была хорошо видна на темной почве полуострова и позволила всем оставшимся быстро найти путь к берегу в полной темноте. Когда последний человек был благополучно погружен на десантную лодку, корабли союзников открыли огонь по оставленным на берегу оружию и боеприпасам, вызвав мощные взрывы. Турки открыли ответный огонь по пустым траншеям и берегу — к радости отступивших захватчиков.

Окончательное решение оставить Геллес последовало вскоре после успешной эвакуации из бухт Анзак и Сувла. Приказ начать вывод войск с южной оконечности полуострова был дан 24 декабря. Однако задача существенно осложнялась из-за успеха предыдущих эвакуаций. Османы были начеку, и Лиман фон Сандерс отдал приказ начать массированную атаку в случае начала эвакуации с Геллеса. Тем не менее британцам и французам удалось скоординировать свои действия и за две ночи полностью вывести войска с мыса. Последний человек покинул его в 3.45 9 января 1916 года.

На рассвете османские патрули с удивлением обнаружили, что на позициях противника никого нет. Но солдаты АНЗАКа оставили после себя неприятные сюрпризы. «Мы смонтировали взрывные устройства, которые срабатывали от свечей или от консервных банок с водой и должны были взорвать старые и сломанные винтовки через несколько часов после того, как последний человек покинул окопы, — написал в письме домой пулеметчик из Новой Зеландии. — В самых неожиданных местах мы оставили мины, срабатывающие от пружины. Первым туркам, которые сунутся в наши окопы, придется очень несладко». Так и случилось. Солдаты Ибрагима Арикана, вступив на освобожденные участки побережья, наткнулись на множество спрятанных мин. «Мы потеряли много людей», — сетовал он[339].

Помимо мин союзные войска оставили после себя огромное количество провианта и обмундирования, что стало самым ценным трофеем для замерзших и изголодавшихся османских солдат. Люди, которым приходилось снимать теплую одежду с мертвых, были поражены, найдя на позициях сваленные в кучи рубашки, штаны и теплые шинели. Осматривая брошенные палатки, Ибрагим Арикан был удивлен «щедростью» союзных войск. «Одна палатка была похожа на базар — там были керамические плитки, цинковая посуда, тарелки, велосипеды, мотоциклы, вилки, ложки и множество других вещей… — вспоминал он. — На берегу лежали груды одежды и провианта высотой с многоэтажный дом. Этих вещей хватило бы для того, чтобы содержать целый армейский корпус в течение года». Хаккы Суната и его люди расположились в брошенной британской палатке и устроили пир из найденных там мармелада, сыра, масла и молока[340].

Солдаты в подразделении Эмина Чёла тем утром также пребывали в приподнятом настроении. Один из них, прирожденный комик, нахлобучил британскую каску на голову своего товарища и сделал вид, будто допрашивает его.