Я жива. Воспоминания о плене - Масуме Абад

Каждый день она отправлялась на твои поиски под предлогом увидеть сестер-спасателей из Красного Полумесяца. Сестра Джуши[145] собирала остальных сестер и отправляла их к матери, чтобы они поддержали ее. Когда она начинала читать скорбные роузе и причитать, никто не мог выдержать этого.

Наступил месяц мохаррам. С того дня, как ты ушла, мы были в поисках такого места, в котором бы смогли немного отвести душу и облегчить боль нашей утраты. Мы ждали дня, который оказался бы мучительнее того момента, когда мы поняли, что ты потерялась. Ашура как раз была таким местом и таким временем. Самыми трудными были те дни, когда приходили бабушки и тети, и все начинали плакать и причитать. В такие дни роузе и страдания казались бесконечными. Женщины читали молитвы и проповеди так заунывно и тоскливо, что могли растопить любое каменное сердце. Чем чаще мы повторяли имя Хусейна, тем больше затягивалась рана на сердце и тем больше сочувствия к Хусейну появлялось в нас…

Ты ушла, не попрощавшись. Ты даже не дала нам возможности сказать тебе «прощай». Вся наша жизнь наполнилась словами «Если бы!», «Как жаль!» и «Ах!»

Абадан был полностью осажден. В городе не осталось никого, кроме военнослужащих, спасателей и сил поддержки. Однако даже в дни блокады и в таких условиях бабушка, хоть и с трудом, все же умудрялась наполнить водой свои большие кувшины. Иногда она добавляла в них склянку розовой воды и сахар и раздавала людям получившийся шербет. Иногда она приносила с собой полные кувшины и стаканы в мечеть имени Сейеда Аббаса и, часами стоя на ногах, угощала всех шербетом. Она верила, что если человек помогает рабам Божьим в трудную минуту и тяжелые времена, Всевышний поможет ему и успокоит его сердце.

Наступил мохаррам, а вместе с ним должны были начаться роузе и проповеди в бабушкином доме. Мотивируя тем, что город пуст и никого в нем не осталось, мы попытались вывезти из Абадана бабушку, мать, ее сестер и детей, однако наши уговоры ни к чему не привели. Они остались, и мы провели декаду траура по Предводителю мучеников еще более торжественно, чем обычно, слив воедино свою сердечную боль с душевной скорбью ее светлости Зейнаб. Мы сказали матери: «Есть свидетели, которые утверждают, что Масуме осталась в Ширазе, не вернулась в Абадан. Будет лучше, если и вы вместе с бабушкой и тетями поедете в Шираз после Шам-е Гарибан[146]».

Хей дар – муж тети Сеноубар, который владел баркасом и регулярно ездил в Кувейт, возя товары на кувейский базар, купил дом в северной части Шираза сразу же после того, как началась война, и переправил туда свою семью, которая начала новую жизнь. Тети и бабушка окружили мать и начали уговаривать ее покинуть Абадан и переехать в Шираз. Она согласилась, но при трех условиях. Первое условие – чтобы она взяла с собой все твои вещи: одежду, книги, фотографии, то есть абсолютно всё, вплоть до тапочек. Она отказывалась уступать хоть в чем-то в этом вопросе. Когда отец взял твой дневник и сказал: «А это я оставлю себе, ты все равно не умеешь читать, он тебе не пригодится», – она выхватила дневник с рассерженным видом, крепко прижала к груди и сказала: «Нет, это моё! Я буду листать его и просто смотреть на него. И вообще, я, может, пойду и научусь читать, чтобы могла прочесть записи в нем!»

Она открывала дневник и всматривалась в каждую строчку. Она хотела разобрать и понять что-нибудь из записей. Она гладила страницы, обнимала и целовала их.

Твои записи были для нее изображением райского сада, в котором самые красивые цветы, самые ароматные розы, самая нежная и трепетная листва.

Отец смирился и распрощался с желанием иметь при себе твой дневник воспоминаний. Мать обхватила свой чемодан двумя руками так, что никто не осмеливался дотронуться до него и вытащить оттуда что-нибудь. Под предлогом того, что я хочу в последний раз посмотреть альбом с фотографиями Масуме, я незаметно взял одну твою фотографию 6x4 и отдал ее отцу, но мать увидела это и воскликнула: «Нет! Я не позволю, это – моё!»

Вторым условием было, чтобы мы проделали путь от Абадана до Шираза пешком, чтобы у нее была возможность самой обыскать каждый сантиметр этого маршрута.

Третье условие заключалось в том, чтобы по приезде в Шираз ей позволили привязать себя цепями к зариху[147] мавзолея Шах-Чераг.

После долгих упрашиваний и уговоров мы, наконец, упаковали чемодан и повесили на него два больших замка. Мать взяла на руки Марьям, которой было шесть месяцев, и мы двинулись в сторону стоящей на реке деревни Чубаде. Там множество женщин, детей и стариков, держа в руках чемодан или куль с вещами – достояние всей их жизни, стояли в очереди, чтобы сесть на баркас или судно на воздушной подушке. Люди были настолько взволнованы и охвачены суетой и тревогой, что никто ни с кем даже не здоровался. Мать настаивала на том, чтобы самой нести чемодан с твоими вещами, который нес я. Всякий раз, когда я опускал его на землю, она сразу брала его и начинала обнимать. Город был весь в огне от непрерывных иракских артобстрелов. В тот день неприятель развернул свои орудия в сторону Чубаде, поэтому лодки передвигались медленно, с задержками. Голодные, с тяжелым багажом, мы простояли двадцать четыре часа на холоде, пока, наконец, очередь дошла до нас.

Мохаммад тоже был с матерью и бабушкой. Он потом рассказывал: «Через два часа мы приехали в Махшахр. Люди были растеряны и возбуждены, поэтому образовалась толкучка. Я взял бабушку за руку, чтобы ее не раздавили. В этой давке и неразберихе я потерял чемодан и не мог его найти, как ни старался. Я начал метаться в разные стороны в поисках своей пропажи, всматриваясь в чемоданы прохожих, но безуспешно. Чемодан как будто растаял. Мать то и дело напоминала мне: “Не забудь про чемодан!” Чтобы успокоить ее, я сказал ей: “Мне сказали идти и идти, они сами пришлют чемоданы”.

Я оставил своих в одном наспех построенном сыром и холодном здании, а сам вернулся. Мне хотелось кричать и плакать. Я не знал, что это за злой рок, который не оставляет нас в покое! Кто пришел за нами и за чемоданом Масуме? Это стало для меня загадкой. Пять дней я приходил к лодкам в надежде найти свою потерю среди путешественников и их чемоданов. Я надеялся на то, что кто-то по ошибке взял чемодан Масуме и принесет его обратно. А может быть, думал я, те два замка, которые мы повесили на чемодан, разожгли в ком-то желание нажиться? Но даже в таком случае я надеялся, что этот «кто-то» устыдится, передумает и вернет мне чемодан. Мне сочувствовали даже моряки. Пропажа чемодана с новой силой разбередила рану в сердце матери. Мы и сами не понимали, как эти события следуют одно за другим. Никогда не забуду слова, которые мне сказала бабушка, которая не хотела упрекать меня в том, что я не усмотрел и потерял чемодан Масуме, в момент, когда я хотел вернуться в Абадан: “Мальчик мой, будь осторожен, чтобы тебя самого не похитили”. Дойдя до баркаса, я увидел, что мне навстречу бежит радостный моряк. В его руке был чемодан, приметы которого я ранее ему описал. Но в каком состоянии было это сокровище! Чемодан был разорван в клочья, а внутри него оставалась лишь пара предметов одежды и несколько учебников. Вероятно, вор, увидев чемодан с двумя огромными замками, подумал, что он набит купюрами, но когда разворотил замки, понял, что украл не клад, а чей-то хлам, оставил всё на берегу реки и ушел. А нам в итоге от твоего чемодана досталась пара твоих вещей и три учебника для третьего класса старшей школы».