Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс

Они были вооружены копьями, мечами и щитами, одеты в защищавшие тело металлические доспехи, о которые обсидиановые макуиуитль разбивались при первом же ударе. Имелись у них и странной формы, прикрепленные к деревянному ложу луки — маленькие, но метавшие стрелы с удивительной силой и точностью. Их палки, плевавшиеся громом и молнией, проделывали в жертвах пустяковые с виду, но смертоносные отверстия, а их металлические трубы на больших колесах производили еще более грозный гром и извергали еще более яркие молнии, выбрасывая одновременно множество зазубренных кусков металла, поражавших разом целые отряды подобно тому, как поражает град стебли маиса. Самым же удивительным, невероятным и устрашающим из всего, по словам гонца, было то, что некоторые из вторгшихся чужаков являлись наполовину животными — с телами, как у гигантских безрогих оленей, с четырьмя ногами, украшенными копытами вроде оленьих, позволявшими им мчаться с невероятной быстротой, но при этом с человеческими руками, орудовавшими на всем скаку мечами и копьями. Самый вид этих чудовищ повергал в ужас даже бывалых отважных воинов.

Я вижу, вы улыбаетесь, почтенные братья. Но в то время ни сбивчивые слова гонца, ни примитивные рисунки не могли дать нам вразумительного представления о солдатах, сидевших верхом на животных, значительно превосходящих размером любого зверя в наших краях. Точно так же мы тогда не поняли, какие существа гонец называл львами-собаками: эти животные якобы могли догнать бегущего или учуять скрывающегося в укрытии человека, а потом разорвать его в клочья с силой и яростью ягуара. Теперь, конечно, мы все близко познакомились с вашими лошадьми и псами и оценили, какую пользу те могут принести людям на охоте или в бою.

Когда объединенные силы ольмеков потеряли убитыми восемьсот человек (примерно столько же при этом серьезно ранено), убив при этом всего четырнадцать захватчиков, правитель Табаско отозвал своих бойцов и под флагами перемирия направил к белым людям знатных посланцев. Они приблизились к домам из ткани, поставленным белыми людьми на берегу, и тут с удивлением выяснили, что могут общаться не только жестами, ибо один из пришельцев говорил на вполне понятном диалекте майя. Послы спросили, на каких условиях белые люди согласятся заключить мир. Один из чужеземцев, очевидно их вождь, произнес какие-то непонятные слова, и тот, который говорил на майя, перевел.

Почтенные писцы, я не могу поручиться за точность слов, поскольку лишь пересказываю то, что слышал в тот день от гонца, а до него они тоже дошли через нескольких человек. Но суть их была такова:

— Объясните своим людям, что мы пришли не затем, чтобы затевать войну. Мы пришли в поисках исцеления от нашего недуга. Мы, белые люди, страдаем болезнью сердца, единственным лекарством от которой является золото.

Тут Змей-Женщина Тлакоцин посмотрел на Мотекусому и с надеждой сказал:

— Это очень важные сведения, мой господин. Чужеземцы, оказывается, не так уж и неуязвимы. Они подвержены недугу, никогда не поражающему наших соотечественников.

Мотекусома неуверенно кивнул, и все члены Изрекающего Совета последовали его примеру, также не рискуя пока высказывать определенное суждение. И только один старец в зале оказался неучтивым настолько, что позволил себе высказать свое мнение. Это был, разумеется, я.

— Прошу прощения, господин Змей-Женщина, но, по моему разумению, множество наших людей поражено тем же самым недугом. Ибо имя ему — обыкновенная алчность.

И Тлакоцин, и Мотекусома бросили на меня раздраженные взгляды, и больше я уже не встревал. Гонцу было велено продолжать, но тот почти завершил свой рассказ.

Вождь Табаско, по его словам, получил мир, когда на побережье доставили по приказу правителя просто горы золотых изделий из всех подвластных ему земель. Здесь были сосуды и цепи, изображения богов и украшения из кованого золота, даже просто золотой песок и самородки.

Едва увидев это, белый человек, который, очевидно, был командиром, нетерпеливо спросил, где индейцы добывают этот врачующий сердца металл. Правитель Табаско отвечал, что его находят в разных местах Сего Мира, но больше всего золота принадлежит Мотекусоме, поскольку в столице Мешико находится самая обширная сокровищница. Белых людей, похоже, весьма воодушевили эти слова, и они поинтересовались, где находится этот город. Вождь Табаско объяснил, что их плавающие дома могут подойти близко к Теночтитлану, если поплывут дальше вдоль побережья, на запад, а потом свернут на северо-запад.

— Да уж, удружили нам соседи, нечего сказать, — проворчал Мотекусома.

Кроме того, правитель Табаско подарил белому командиру и его помощникам двадцать красивых молодых женщин. Девятнадцать привлекательных девственниц он выбрал сам, а двадцатая вызвалась добровольно, а поскольку двадцать число священное, то эта цифра позволяла надеяться, что впредь боги избавят ольмеков от подобных гостей.

— Таким образом, — заключил гонец, — белые люди погрузили все золото и девушек на большие каноэ, а затем перевезли на еще большие плавающие дома. К огромной радости всех жителей побережья, дома эти, развернув свои крылья, в день Тринадцатого Цветка отплыли на запад, держась в пределах видимости от суши.

Мотекусома проворчал что-то еще, старейшины его Совета сбились в кучку, вполголоса обсуждая услышанное, а дворцовый управляющий выпроводил гонца из зала.

— Господин Глашатай, — почтительно промолвил один из старейшин, — сейчас идет год Первого Тростника.

— Спасибо, что просветили, — резко откликнулся Мотекусома. — А то я без вас этого не знал!

— Но возможно, — подал голос другой старец, — от внимания моего господина все же ускользнула одна весьма важная деталь. Существует легенда, что именно в год Первого Тростника Кецалькоатлю исполнилась первая вязанка лет. И опять же по преданию именно в тот год Первого Тростника его враг бог Тескатлипока обманом напоил Пернатого Змея допьяна и склонил к совершению чудовищного греха.

— Греха, — подхватил еще один советник, — заключавшегося в том, что Кецалькоатль совокупился с собственной дочерью. Протрезвев, он узнал о совершенном им злодеянии и, движимый угрызениями совести, принял решение отречься от престола и уплыть на плоту в Восточное море.

— Но, уплывая, — встрял еще один из членов Совета, — бог обещал вернуться! Ты понял, мой господин? Пернатый Змей родился в год Первого Тростника и исчез тоже в год Первого Тростника. Разумеется, это всего лишь одна из многочисленных легенд, тем паче что с той поры миновали бесчисленные вязанки лет. Но поскольку нынче опять наступил год Первого Тростника, не стоит ли нам задаться вопросом?..

Старец не закончил, и вопрос его повис в воздухе, поскольку лицо Мотекусомы побледнело и стало почти таким же, Как у белого человека. От потрясения он лишился дара речи, ведь напоминание об этом совпадении дат прозвучало сразу вслед за сообщением гонца, что люди, прибывшие из-за Восточного моря, явно вознамерились искать Теночтитлан. Хотя не исключено, что он побледнел от скрытого в словах мудреца намека на сходство между собой и Кецалькоатлем, отрекшимся от трона, устыдившись собственного греха. К тому времени у Мотекусомы имелось великое множество детей всевозможных возрастов от самых разных жен и наложниц, и одно время злые языки болтали, что владыка состоит в непозволительных отношениях с двумя или тремя собственными дочерьми. Короче говоря, Чтимому Глашатаю было о чем задуматься, но тут неожиданно в зале вновь появился дворцовый управляющий. Он поцеловал землю и попросил разрешения объявить о приходе других гонцов.