Хозяйка Шварцвальда - Уна Харт

себя Кристоф. Если и так, он объездит Германию вдоль и поперек, пока они снова не встретятся.

Он немного постоял перед дверью Фауста, не решаясь постучать. Наконец прочистил горло и решительно стукнул кулаком по крашеному дереву:

– Мой господин, я здесь! Может, вам завтрак подать?

С той стороны ему ответила тишина. Не то спокойствие, которое царит в комнате, где кто-то спит, а пустая, равнодушная тишина безлюдного жилья. Кристоф еще немного постоял на пороге, а затем спустился и взял у трактирщика запасной ключ. Он распахнул двери, ожидая увидеть пустую комнату, где не будет ни вещей, ни следов того, что тут кто-то жил, если не считать грязных тарелок на столе.

Он совсем не был готов к открывшейся перед ним картине. А потому застыл на пороге, пока разум медленно принимал увиденное. Кто-то мертвый в одежде Фауста лежал ничком на полу. Вместо головы у него была мешанина из крови, мозга, волос и осколков черепа. Левая рука и правая нога были оторваны, плащ покрыт свернувшейся кровью. В воздухе висел запах крови и серы.

Кристоф простоял неподвижно полчаса или даже больше. Ему не было страшно. Его словно кто-то незримый замуровал в собственном теле, не давая ни пошевелиться, не испытывать какие-либо чувства. Разрешалось только отмечать и запоминать, как во время учебы.

«Нельзя зевать и ловить ворон. Нельзя рисовать гениталии на полях книг. Нельзя отпускать скабрезности. Только усидчивость и внимание!»

На столе лежит конверт из плотной бумаги, скрепленный красной печатью. Рядом стоит единственный кубок, из которого накануне, должно быть, пили вино. Кровавые отпечатки пальцев по всей комнате: на мебели, покрывале, на деревянных панелях… Кристоф медленно закрыл за собой дверь, подошел к столу и, найдя там нож, аккуратно взломал печать конверта. Он даже взялся за спинку стула, чтобы отодвинуть его, но пальцы наткнулись на что-то холодное и липкое. Он вытер руку, не глядя, но ощущение липкости не проходило. Значит, на эту руку больше нельзя смотреть – ее просто нет.

Кристоф осторожно достал из конверта сложенное втрое письмо. Аккуратным разборчивым почерком Учителя там было написано:

Мой дорогой мальчик,

срок моего Пакта с Мефистофелем подходит к концу этой ночью. Как ни прискорбно (прискорбнее, чем это представлялось мне десятью годами ранее), сегодня я вынужден покинуть этот мир и ступить в новый, доселе мне не известный.

Я никогда не питал иллюзий, что мне удастся провести Мефистофеля. Более того, я не намеревался этого делать. Он сдержал свое слово, и как порядочный человек я сдержу свое и спущусь в ад, подобно Данте и Вергилию. Правда, пока не могу определиться, место ли мне на шестом круге, на третьем поясе седьмого или же в четвертой щели восьмого круга[44]. Надеюсь, ад похож на тот, что на картине Боттичелли.

Хочу верить, что ты хорошо отдохнул и подоспел к полудню. Мне было бы грустно думать, что минувшую ночь ты провел в тревогах. Но я знаю тебя. Ты умеешь веселиться так, как не умеет никто. Это мне в тебе всегда нравилось. Твое жизнелюбие не раз скрашивало мои дни, и я особенно благодарен тебе за него. Надеюсь, что в час потрясения ты покажешь миру свою особую стойкость.

Я не знаю, как все будет.

Не знаю, что ты увидишь, когда войдешь в комнату. Надеюсь, все окажется не слишком отвратительно. (Жаль, что ты не сможешь мне об этом рассказать.) А если зрелище приведет тебя в ужас, мужайся. В половину первого доверенный человек приедет забрать мое тело. Мне бы не хотелось создавать неприятности хозяину трактира, который привечал нас так тепло и любезно, потому постарайтесь перенести меня в карету, не привлекая внимания зевак. Если в комнате останется беспорядок, прошу тебя, принеси трактирщику мои глубочайшие извинения и компенсируй любой ущерб.

Все мои деньги теперь твои. Это же касается земель и всего, что мне удалось накопить неправедными трудами. Я мог бы сказать: «Трать с умом и избегай мотовства», но Господь свидетель, я этого не хочу. Пей, кути, играй и наслаждайся! Я желаю, чтобы ты прожил яркую страстную жизнь и где-нибудь обрел то, что я не сумел тебе дать, пусть даже временами хотел. Но от этого греха я удержался.

Прошу тебя только об одном: не связывайся с демонами. Помни, что они находятся среди людей, чтобы искушать и обманывать. Не повторяй моих ошибок. Демоны пообещают исполнить любые твои желания, но в конце ты останешься выпотрошенным, как рыба на рынке.

Я жму твою руку и со спокойным сердцем отпускаю тебя в твой собственный путь. Пускай он будет интересным.

С теплотой и благодарностью,

твой учитель Иоганн Георг Фауст.

Кристоф Вагнер аккуратно, одной рукой сложил письмо и вернул его обратно в конверт. В ушах, как колокол, гремели строки:

«Они пообещают исполнить любые твои желания…»

Глава 24

У Урсулы никогда не было подруг: ни в детстве, когда другие девочки обходили ее дом стороной, ни в юности, когда из единственной компаньонки слова было не вытянуть. Поэтому она привыкла обходиться собственным обществом и жить в предвкушении будущего. Но летом 1611 года неожиданно поняла, что будущего нет. Во всяком случае, такого, о котором она мечтала.

Поэтому она решила держаться женщин, которые были рядом: всю неделю проводила в Шварцвальде, помогая Берте на кухне и по дому, а по субботам отправлялась в Оффенбург, чтобы составить компанию Эмме. Берта делилась с Урсулой житейской мудростью, ее смех гремел в белесом мучном облаке, а от пальцев пахло пряничной сладостью. Как-то раз, прогуливаясь вдвоем по лесу, они нашли заблудившегося ягненка. Он стоял у ручья, растерянно подергивая ушами. Шерсть еще не успела сваляться, нежный розовый нос блестел от воды. Должно быть, детеныш отбился от стада и зашел глубоко в лес. Хозяин наверняка будет искать его.

– Ты когда-нибудь готовила ягнятину? – спросила Берта, подбирая юбки, чтобы не замочить подол в ручье. Тогда Урсула поняла, что участь ягненка решена, и в глубине души нашла это справедливым.

…Она думала, что Берта позовет Ауэрхана, но та только отмахнулась. Это же не крепкий баран, а всего-навсего ягненок месяцев трех от роду. Она связала ему ноги. Урсула ждала, когда малыш заблеет, но он хранил покорное молчание, только с интересом скосил глаза на нож, который Берта точила ловко, как заправский мясник. Лезвие проезжалось по ремню с ровным шуршащим звуком. Ей даже показалось, что под него ягненок задремал.