Хозяйка Шварцвальда - Уна Харт

час на то, чтобы попытаться докричаться до Мефистофеля и попросить его об услуге. Если все пройдет, как надо, печать заставит его пойти на соглашение, а если нет – они попрощаются, ничего друг другу не отдав. Невелика беда.

Она встала в центре комнаты. Свечи горели ровно и тихо. Агата сочла это хорошим знаком. Опустив взгляд на носки своих туфель, убедилась, что они не касаются внутреннего круга. Медленно набрала в грудь воздуха и выдохнула. Тени колыхались по углам, и казалось, что в мансарде уже кто-то есть. Сквозь щели в окнах жалобно поскуливал ветер. Она знала все эти скрипы, стоны и шорохи, которые еженощно сопровождали ее отход ко сну. Но во время ритуала они обретали новые оттенки.

– Всемогущий Боже, вечный Адонай, сотворивший все, что на небе и на земле, – начала Агата нараспев, слегка покачиваясь с пятки на носок и обратно, чтобы поймать нужный ритм. Закрыла глаза, но не сумела держать их закрытыми, поэтому старалась смотреть только на пламя. За молитвой последовали первые стихи Евангелия от Иоанна, и лишь затем настал черед заклинания: – Заговариваю тебя, дух Мефистофель, словами Elohym, Escha, Eloha…

Заклинание было кратким и в основном состояло из имен прочих духов, а еще из звезды Мефистофеля, что определяет его нрав и привычки. Ей всегда было интересно, что чувствует демон, когда слышит призыв человека? Раздражает ли это его, как писк комара в ночной тишине, или вызывает нестерпимое желание устремиться на зов? Агата так и не спросила об этом Ауэрхана, хотя давно собиралась.

Заклинание кончилось. Она прочла его на одном дыхании, не остановившись и не споткнувшись. Сквозняк колыхнул свечи. Тишина сгустилась. Двумя этажами ниже надрывно закашлялся один из пациентов. От резкого звука Агата дернулась. Главное – не шагнуть ни вперед, ни назад, не выйти из круга и не повредить его случайно. Ее предупреждали, что на зов может явиться кто угодно, не всегда приходит нужный тебе демон.

На лестнице раздались шаги, скрипнула предпоследняя ступенька. Агата выпрямилась, словно для того, чтобы показаться демону выше. Так кошки изгибают спину, чтобы отпугнуть собак. Дверь открылась. Пространство за ней окутывала плотная тьма. В полнолуние туда падал свет из окна, так что входящего можно было рассмотреть во всех деталях, но в часы темной луны эта часть комнаты погружалась во мрак.

Вошедший замер на пороге. Молчала и Агата, ожидая, когда дух заговорит первым. Судя по очертаниям, вид он имел вполне человеческий и был отнюдь не гигантского роста. Она не могла разглядеть его лица, зато он ее, стоящую в круге света, должно быть, видел прекрасно.

Пришелец сделал несколько шагов к кругам и остановился у самого края. Перед ней был Рудольф – бледный, с тенями под глазами, с волосами, выбившимися из-под ленты. Глаза его двигались быстро-быстро, взгляд перебегал с печати на круги, с ее лица на коптящие свечи, будто он пытался убедить себя, что происходящее ему мерещится.

– Что тут происходит? – хрипло спросил он.

Агата втянула носом воздух – от его плаща пахло лекарствами. Этот запах повсюду сопровождал Рудольфа. Но демонам легко запутать человека. Мефистофелю ничего не стоит принять вид ее мужа, но он может ошибиться в какой-нибудь мелочи: сказать то, чего никогда не сказал бы настоящий Рудольф, оступиться там, где человек не допустил бы оплошности… Поэтому она хранила молчание, ожидая, что будет дальше.

«Рудольф» закрыл глаза и провел ладонями по лицу. Лента, которой были стянуты его волосы, развязалась и упала на пол, длинные пряди рассыпались по плечам. Он нервно засмеялся и стал ходить по комнате.

– Я убеждаю себя, что это какой-то глупый розыгрыш в духе Рихтера. Хотя даже он не стал бы заходить так далеко…

Он остановился в нескольких шагах от нее.

– И это после того, как я до хрипоты убеждал Киблера и его шайку, что Шпренгер и Крамер[46] – не более чем пара шарлатанов! Конечно, не так напрямую, я ведь не идиот, но все же напоминал им, что единственная книга, где сокрыта истина, – это Святое Писание. Но знаешь, чего я не говорю таким, как Киблер? И даже не посвящаю в это отца Эберхарда?

Пришелец вел себя в точности как ее муж, и от этого Агате делалось все тревожнее. От духоты ее начало мутить.

– Я никогда не говорю им, что в глубине души не верю в ведьм! Несмотря на все папские буллы[47], мой разум не способен принять, что Создатель мог сотворить нечто столь уродливое, как колдовство. И что же я вижу, возвращаясь домой раньше времени?

– Я разве уродливая? – Агата не собиралась этого говорить. Слова вырвались из ее рта случайно. Демон или нет, но он задел ее. Он посмотрел прямо ей в глаза и шагнул навстречу, ступил сквозь бумажную преграду так, точно ее не существовало, обнял теплыми руками, прижался лбом к ее лбу.

Демон не сумел бы преодолеть круги, пока их целостность не нарушена. Значит, это настоящий Рудольф! Агату затопило огромное облегчение. Пусть ее попытка провалилась, пусть супруг стал свидетелем ее колдовства, она все равно была счастлива в его присутствии. Вцепилась пальцами в спину, сминая рубашку. Сердце колотилось как бешеное.

– Зачем тебе все это?

Он ждал ответа. Агата прокрутила в голове тысячу вариантов лжи, но остановилась на правде:

– Я пыталась вызвать демона, чтобы с его помощью вызволить всех, кого ты хочешь спасти.

Она уткнулась головой в его грудь, чтобы не смотреть в лицо. Рудольф долго молчал. Свечи плавились и стекали мутными слезами на деревянный пол.

– У тебя были благие намерения. – От этих слов по ее телу побежали мурашки. – Но ты выбрала отвратительное средство. Ты раньше уже делала это?

Агата помотала головой. Раз уж на то пошло, она действительно прежде никогда не вызывала Мефистофеля в Эльвангене.

– Кто тебя этому научил?

Она вздохнула и отодвинулась. Хотела заплакать, но не вышло. Рудольф выглядел, скорее, напуганным, чем рассерженным. Между его бровями снова пролегла глубокая морщина.

Ответ на этот вопрос у Агаты был, но он не предназначался для ушей Рудольфа. Ее учили демон Ауэрхан и его господин Кристоф Вагнер, учил покойный доктор Иоганн Фауст, лучший из когда-либо живших людей – по словам Вагнера, конечно, но горе тому, кто стал бы с этим спорить! Разумеется, Фауст не являлся к ней сам, но говорил с ней через свои записи и дневники. Однако выложи она все это – и у нее не станет мужа.

Рудольф все понял. Он отошел