Парижское эхо - Себастьян Фолкс

– Знаю. Редкий дар, но мне приходится с ним жить.

– Возвращаясь к нашей теме. Да, именно тогда я и понял, как сильно тебя люблю.

– То есть сначала тебе пришлось смириться с тем, что мы никогда не будем вместе?

– Да. Какое-то извращение, не находишь?

– Согласна.

– А что же насчет тебя?

– Ой! Боюсь, моя история не такая складная. Долгое время я была тупой идиоткой, а потом вдруг перестала быть тупой идиоткой. Я открыла глаза. Впервые увидела все таким, как оно есть. Увидела твою доброту и нежность. Твои благие намерения. И небесно-голубые глаза. Я поняла, что все это время вела себя как пустая самодовольная сучка, которая только и может, что жалеть себя.

– Глупости. Тебя ранили. В таких случаях нужно время.

– И доброта.

– Спасибо.

– А еще, как ни странно, сыграли роль слова моего жильца. Он постоянно спрашивал про тебя и про наши отношения. Поначалу меня это раздражало. Но стоило мне подумать и…

– Мне нравится этот парень. – Джулиан усмехнулся, а потом добавил: – Можно и я тебе кое-что расскажу?

– Все, что угодно. Всегда.

– Когда ты впервые рассказала мне про своего русского, я был уверен, что за вашим разрывом последовало какое-то продолжение. Я решил, что ты не все сказала. Думал, может, ты забеременела, родила ребенка и отдала его на усыновление, или…

– Как Джони Митчелл.

– Я был уверен, что тебе пришлось пережить еще одну травму. Что ты поехала за ним в Санкт-Петербург, и там тебя арестовали. Или…

– Такие мысли меня посещали. Иногда я воображала, как встречаю его жену на Невском проспекте и стреляю в нее из револьвера с перламутровой рукояткой.

– Думаю, именно тогда я в полной мере осознал, насколько ты мне дорога. Когда увидел, как сильно тебя ранила любовь.

Признаюсь, к этому моменту я уже заплакала.

– Знаешь, в каком-то смысле убийство все-таки состоялось, – сказала я. – Я убила в себе маленькую девочку. Когда-то была и другая версия меня: более настоящая, полнокровная. Но ей пришлось умереть – чтобы я смогла вести нормальную жизнь.

– Подумать только, десять лет…

– Может, я и убила в себе ту девочку, но убить его, – а точнее, свою фантазию о нем, – я просто не смогла. Сама мысль о том, что нет никакой надежды, казалась мне невыносимой. Поэтому я решила скорбеть. Чтобы сохранить надежду.

– Одна любовь… – выдохнул Джулиан.

– Матильда…

– Боже мой.

Кажется, теперь он тоже плакал.

– Все кончено, – сказала я.

Когда мы оба немного успокоились, Джулиан взял меня за руку.

– Помнишь, мы говорили о счастливом конце…

– Да. – Я села прямо и добавила: – И меня очень приободрили твои слова. Ты сказал, что это вовсе не конец и, может, даже не счастливый.

– На самом деле я имел в виду, что…

– Мне кажется, я понимаю, что ты пытаешься мне предложить. Не бог весть какую интерлюдию, в которой будут любовь и шанс отлично провести время. Так?

– Более-менее. Звучит вульгарно?

– Нет. Жить можно.

– Так ты переедешь ко мне?

– Да. Но есть еще один момент. После того, как я одолжила у тебя зубную щетку, залезла пьяной к тебе в постель и занялась с тобой любовью, ты больше не можешь называть меня миссис Джеллибай.

– Я и не хочу. А когда ты перевезешь свои вещи?

– Завтра? Надеюсь, ты не решишь, что я тороплю события.

– Нет. Завтра – как раз идеально.

– T’es heureux сотте ип pinson?[78]

– Что?

Несколько часов спустя я проснулась в постели Джулиана с больной головой и пошла на кухню, чтобы попить воды. В холодильнике стояла закрытая бутылка «Виттеля». Не найдя в темноте стакан, я стала пить прямо из бутылки; холодная вода проникала в горло и капала на грудь.

Затем я пошла в «свою» комнату и встала голая в окне. На улице моросил дождь. Я вспомнила про Джина, мальчика-альпийца, который каждый день набирал из фонтана полные ведра воды и относил их в бельвильскую квартиру Матильды. Где-то на рю дю Фобур-Сен-Дени зашуршали шины, и я представила себе, как Рихтер провожает взглядом свой черный автомобиль, уносящий прочь Жюльетт Лемар после их ужина на площади Оперы.

Над мавзолеями и брусчаткой Пер-Лашез сейчас, должно быть, всходило солнце; в Севране и Сен-Дени оставались считанные минуты до первого крика муэдзина…

На входе в «Кафе Виктора Гюго» от внезапного порыва ветра загремел металлический гриль; китаянки на бульваре Страсбурга отправлялись спать. На рю де ля Гут д’Ор уборочные машины смывали кровь животных в сточные трубы. Дворник зазвенел ключами и начал свой одинокий спуск от станции «Пигаль» до школы на рю Мильтон. На кухне огромной пекарни, прежде известной как «Пюжо», в раскаленных духовках поднимался свежий хлеб. В депо на Мэри де Лила работники ночной смены в резиновых сапогах поливали из шлангов поезда.

К полудню на площадь Согласия начнут прибывать туристические автобусы. Если пройти чуть дальше, вы попадете к bateaux mouches — к станции речных трамвайчиков. Слева ниже по улице – знаменитый мост с замками влюбленных. На выходе из автобуса вас ждут бесплатные бутылки с водой. После обеда мы прокатимся на «Гран-рю-де-Пари» – на большом колесе обозрения, которое находится вон там. Пожалуйста, возьмите с собой солнцезащитный крем. Встречаемся у билетной кассы в три.

Моя безграничная любовь и признательность Веронике Фолке.

Я благодарен также Рэйчел Кук, Ролану Филиппсу, Марго Спид, Дэвиду Беллосу, Хизер Милк и Тому Холланду; моим литературным агентам Клэр Александер, Лесли Торн, Лизе Бейкер, Хоакиму Фернандесу и Николе Чанг; моим лондонским издателям Джокасте Гамильтон, Рэйчел Куньони, Найме Финли, Глену О’Нилу, Тому Уэлдону, Гейлу Ребаку и Дэвиду Милнеру.

Огромное спасибо Стиву Рубину, Барбаре Джонс и Руби Роуз Ли из HenryHolt в Нью-Йорке.

В Париже мерси Тиму и Стефани Джонстон; Марго и Ромену Рудо из Juveniles на рю де Ришелье; Чарльзу Трухарту и Энн Свардсон; Клоду Билгораю, Даниэлю Джеффрису, Флоренс Нойвилль, Сильвии Уитмен и Лорен Элкин.

За помощь в сборе материала я благодарен Кристоферу Личу из Танжера и неутомимой, как терьер, Джессике Терьер из Парижа.

Стихи Виславы Шимборской встретились мне в книге Дэвида Рифа «Во славу забвения», в которой он их цитирует. Я также в долгу перед «Французской интифадой» Эндрю Хасси, имеющей подзаголовок «Долгая война Франции со своими арабами»; перед книгами «Одинокое мужество» Рика Страуда и «Алжир. Необъявленная французская война» Мартина Эванса, документальным романом «Пламя в поле» Риты Крамер и работой Дэвида Беллоса «Роман века», посвященной феномену «Отверженных».