Обреченный царевич - Михаил Попов

– А-а, все-таки тебе интересно, для чего змей приказал вводить к себе всех челядинцев по одному.

– Интересно.

– Я там не был. Но испугался не царя, а Мегилы, который тогда появился во дворе. Он мог меня узнать, и ты уже знаешь, чем это могло для меня кончиться.

Я допил то питье, что дал тебе, задержал биение сердца, и меня сочли мертвым. И отнесли на баржу, предназначенную для перевозки тел к месту тайного погребения. Тебя, укушенного змеей, отправили в «Дом смерти» раньше. На барже я осмотрелся и увидел там очень многих из числа дворцовых людей. Там были все твои друзья, я хорошо запомнил их. Там был такой длинный, со шрамом через лоб.

– Бехезти.

– Был там коренастый мальчик, в черном набедреннике, как сын кузнеца.

– Утмас.

– И небольшой мальчик с широким прыщавым лбом.

– Рипу.

– И еще несколько, все из твоей шумной компании.

– Они были мертвы?

– Да, Мериптах, они были мертвы, были мертвы именно после того, как поговорили с глазу на глаз со змеем. Но и это не самое страшное.

– Что самое страшное? – спросил тихо Мериптах и ему стало страшно.

Хека облизал оловянную ложку своим отвратительным желтым языком. Отвернулся в пол-оборота, как бы не желая говорить, а потом сказал быстро, словно стараясь проскочить неприятное место:

– У всех у них была разворочена грудь, вот здесь, в этом месте. И оттуда было вырвано сердце.

Мериптах помедлил немного.

– Вырвано сердце? Зачем? Бальзамировщик достает сердце из груди покойного, чтобы положить его в специальный сосуд с отваром. Но Апоп не бальзамировщик.

– Змей! Змей! Говори так. Конечно, он не бальзамировщик. Я бы мог сказать тебе, что думаю, когда спрашиваю у себя – зачем? Мне кажется Апоп… змей, змей, – Хека затравленно оглянулся, – пожирает эти сердца. Это его еда.

– Апоп хочет сожрать мое сердце? – сказал Мериптах. – Именно мое, когда он в силах добраться до всех прочих. Я тебе не верю.

После этого мальчик замолчал на весь день.

56

Молчал, но исправно пил зелье, что приготавливал в пламени своей печки сделавшийся очень ласковым лекарь.

– Попробуй сесть, не можешь?

Мериптах молчал, не ведя даже глазом в его сторону.

– Вот это, вот теперь этот порошок, я и не думал, что его отыщу, колдун, кажется, давал, давал его одному охотнику, у которого отсохли ноги после нападения больших черных пчел.

Не помогало.

– Смотри, глотни масло вот из этой плошки, потом вдохни дым с этой головни, и так три раза. Хека делал так, я видел, я точно видел. Теперь полежи, полежи. Скоро ночь, можешь поспать. Когда почувствуешь огонь и иголки в конечностях, скажи мне, но тихо. Им не надо знать об этом.

И убегал на нос, где снова надо было гасить огонь лихорадки, овладевшей всем телом великого воина шаззу.

Длинные полосы дыма ползли над вечереющей водою вслед за «Серой уткой», угрюмые грохоты барабана загоняли мелкие встречные суда в заросшие горловины каналов. Картины берегов менялись мало. Не пальмы, так тамариски, человеческие фигурки на дамбах, воловьи упряжки на залитых полях. Изредка виде́ние города, отражающего в воде пилоны старинного храма. И всегда крики обезьян перед закатом, катящийся вслед за кораблем их неодобрительный смешок.

Хека все больше времени проводил с Шахкеем, хотя все мысли его были с мальчиком. Он поминутно рушился в отчаяние: у него ничего не получается! Неподвижность Мериптаха превращалась во все бо́льшую угрозу. Теперь мальчик знал не только то, кем на самом деле является однорукий лекарь, но и какие этот лекарь позволял себе возводить хулы на Аварис, дом царя Апопа. Исходный замысел-то был хорош – дать движение телу мальчика и возбудить ужас в его мыслях по отношению к змею, и он сам ускользнет в то время, когда он, лекарь, будет на глазах у солдат Шахкея занят жаркой врачебной заботой. В исчезновении больного мальчика виноват лекарь, в исчезновении здорового сам мальчик. Только что теперь об этом думать, не получилось. Несмотря на все ухищрения, Мериптах остался неподвижен. И что толку в том, что испуган до смерти!

Вечером Хеку втащили силой в палатку умирающего и он понял, что его не выпустят, пока дело не разрешится – выздоровлением или смертью Шахкея.

Египетская ночь огромным звездным куполом встала над несчастной, ползущей в темноте лодкой. Тускло светился полотняный фонарь у нее на носу, привлекая тучи сбитых с толку насекомых.

Лекарь старался, уж так старался, что сильнее и нельзя было уже стараться, но все равно не был уверен, что помилуют. И вот опять, опять он неправильно разобрался в опасностях. Слишком, слишком боялся мальчишки, а этого меча не рассмотрел. Так же глупо он сбежал от Аменемхета к Яхмосу, от предполагавшейся опасности к самой непосредственной.

Седой телохранитель не смотрел ни на Шахкея, ни на лекаря, он смотрел перед собой и молчал. То есть не совсем молчал, просто ничего не говорил по поводу того, что происходит тут, внутри. Когда к нему заглядывали его люди, несущие службу, он слушал и отвечал. По большей части односложно. Отдавал команды.

Там, в наружном мире, что-то завязалось, что-то начало происходить, но Хека не решался спросить что. Не говоря уже о том, чтобы выйти и осмотреться. Раненый бредил не так беспрерывно, как прежде. Временами затихал. И даже, кажется, затихало его дыхание, и тогда затихало и дыхание лекаря. Он с нетерпением ждал очередного прорыва этого бреда, как самого радостного известия. Телохранитель вроде бы никак не реагировал на эти перерывы, но чувствовалось, что только ими и занято его внимание, в них живет его надежда.

Снаружи явно происходило что-то важное.

По палубе бегали люди, напряженно переговариваясь. В проеме распахнутого входа Хека рассмотрел блеснувшие огни факелов и обрадовался. Кто-то гонится за «Серой уткой», кто-то хочет вмешаться в мрачную жуть того, что здесь творится. Все что угодно лучше, чем этот… Колдун глянул на сидящего напротив человека и вздрогнул. Телохранитель теперь смотрел на него, и не просто смотрел, но обвинял своим тяжело полыхающим взглядом. Обвинял уже не только в неизбежной смерти своего господина, но и в неизвестной, приближающейся опасности.

Меч шевельнулся на коленях дикого старика.

Хека мелко вздохнул, грудь была скована страхом. Забормотал, что его вины тут нет. Не он же послал ту несчастную стрелу. Наоборот, прилагал все усилия. Слова подбирались с огромным трудом, как будто каждое весило с мельничный жернов. Кроме того, произносил их Хека, видимо, сильно портя своим наказанным языком, отчего лицо-маска телохранителя исказилось. И меч шевельнулся на его коленях уже вполне целеустремленно.

Бежать!

Куда?! На корабле не спрячешься. А с одною рукой не уплывешь.