Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский

он с видимым удовольствием. – То не объяснить простыми словами, разве птица может рассказать бескрылому о полете? Ну, разве вот что опишет мои способности: я мог от полуночи в самую короткую ночь добежать отсюда до Малена, на обратном пути заскочить в вашу землю, Эшбахт, добежать до реки и до рассвета вернуться к своему замку, и все это не остановившись ни разу, не задыхаясь от бега, не боясь себя загнать.

Волков смотрел на него и уже начинал думать, зачем этот человек все это рассказывает, словно похваляется перед ним, стоя здесь, на дороге, прямо на жаре. Уже и конь кавалера стал потряхивать головой, водить ушами, топтаться на месте – верный признак, что пить хочет.

А барон все не унимался:

– И этой силой словно упиваешься, и голод тебя мучит неотступно, и запахи, запахи тебя ведут лучше всякой дороги, и не важно тебе, скот это или человек, а уж если найдешь себе пищу, то нет ничего вкуснее горячего мяса с кровью, ничего.

Кавалеру все это слушать надоело – как только попы выслушивают исповеди? – впрочем, рассказ барона на покаяние совсем не походил. И чтобы хоть как-то остановить его, кавалер спросил:

– А голову дружка вашего Рёдля вы сожрали? Мы голову его так и не нашли.

Отлично спросил – как хлыстом полоснул фон Деница. Барон осекся, посмотрел на Волкова недобрым взглядом и ответил:

– Нет, голову его я не ел и убил его случайно. Он был мне большим другом…

– Знал о ваших проделках. Ясно. И как же так вышло, что вы его убили – друга-то?

– Я ранен был у оврагов, рана оказалась весьма тяжела, думал, помру, глаза уже не видели ничего, а кровь вся из раны так и текла в глотку, текла и никак не останавливалась, прилечь было нельзя, сразу начинал кровью захлебываться своей же…

– Понятно-понятно, рана случилась неприятная, дальше что?

Опять барон смотрел на кавалера зло.

– Я просил его отвезти меня подальше от людей и ждал ночи, чтобы оборотиться, в облике зверя я любую рану переживал легко и исцелялся уже к утру. Вот к ночи он помог мне разоблачиться от доспеха и одежд, и я стал превращаться…

– А разве не надобно зверю полнолуние? – робко перебил фон Деница отец Семион. – Или в ту ночь оно и случилось?

– Никакого полнолуния не нужно, сказки это, глупость, чаще всего это как с женщинами – приходит само и разом. Да, как с женщинами, вроде живешь себе, живешь, кругом бабы, даже и красивые, а ты их и не замечаешь, неделю или две может так быть, а потом вдруг увидишь нагнувшуюся на огороде крестьянку – и все, огонь в груди. Но когда нужно, можешь и сам в себе огонь разжечь. Так и тут, я даже научился и днем оборачиваться, хотя ночью, конечно, легче это делать.

– За что убили вы монаха? – Волкову уже надоело все это, он хотел покончить с делом.

– За то, что не сказал мне, как тяжка будет эта вечная молодость и какова плата за силу. Ничего он мне плохого не сказал, прежде чем прокусил мне руку.

– А в чем же тяжесть вашей жизни? – поинтересовался священник.

– В том и дело, что жизни и не осталось у меня. Живешь… как скот, влачишь существование от одного обращения до другого, ждешь ночи, изнываешь, стараешься спать больше, и вино, и женщины… все неинтересно, жизнь протекает в ожидании, а вокруг тебя все чаще и чаще появляются настырные рыцари божьи. – Барон в который раз нехорошо поглядел на Волкова. – Вот и ждешь, когда до тебя доберется какой-нибудь Инквизитор.

– Отчего же вы не уехали, не сбежали? – спросил его кавалер.

Тут уже барон поглядел на него даже с высокомерием, даже, может быть, с презрением.

– Я барон фон Дениц! Владетель поместья Баль! Я не торговец, скитающийся с тележкой, мне некуда бежать с моей земли.

– Собирайтесь, барон фон Дениц, владетель поместья Баль, – сказал кавалер. – Я отвезу вас в Мален. Там вы дождетесь комиссии из Ланна, умным попам все и расскажете.

– Нет, никуда я не поеду, – спокойно отвечал барон, тем временем подходя к коню кавалера и беря его под уздцы. – Я прошу вас, кавалер, свершить правосудие прямо тут, не хочу умирать от рук палача.

Волков даже растерялся на мгновение. Не знал поначалу, что и сказать. Но подумал, что для него приезд святой инквизиции в город – а приедут, скорее всего, товарищи и братья епископа Бартоломея – да и сам процесс будут весьма полезны, это еще раз прославит его и укрепит его репутацию, в том числе и перед герцогом, поэтому он сказал барону:

– Нет, уж больно много вы натворили зла, пусть спросится с вас за все, на то и придумана Святая комиссия, пусть решит инквизиция, а я вам не судья. А чтобы вы ночью не обернулись зверем и снова кого-нибудь не убили, велю я заковать вас в цепи.

Вот тут насмешливый и заносчивый барон вдруг испугался. Лицо его сразу потеряло всякую беспечность, и кавалера это обрадовало: «Что, боишься, барон, инквизиции?»

– Я рассчитывал на то, что имею дело с истинным рыцарем, – проговорил фон Дениц, – потому и не пытался сбежать.

А Волков уже думал о том, как приковать барона к цепи разбойника, если поблизости нет ни одного кузнеца, но его раздумья прервал отец Семион, он подошел к коню кавалера и жестом просил господина наклониться пониже, чтобы слова его никто другой не услыхал, и сразу после этого заговорил тихо:

– Слышал я от братьев-священников неоднократно, что сеньоры всех окрестных земель вас, кавалер, не жалуют. Может, не нужно настраивать всех еще больше против себя? Барон – человек их круга, не всем сеньорам понравится, что вы передали его Святой комиссии. Вернее, всем им это не понравится.

– Вся их неприязнь была из-за графа, а графа уже нет. – Волков хотел поначалу отмахнуться, но вспомнил, что брат Семион – человек весьма дальновидный и умный, и спросил на всякий случай: – А может, у тебя еще есть причина просить за барона?

Отец Семион сначала поджал губы, словно говоря: неужто вы сами не понимаете? Но так как кавалер все еще ждал его ответа, сказал:

– Нашего отшельника уже причислили к лику святых, объявят о том и внесут его в поминания к Рождеству; в нашу часовню, что мы построили, и так люди идут со всей округи, а как его признает матерь церковь, так втрое чаще будут приходить паломники.

«Ах, вот откуда у тебя