Влияние морской силы на историю. C предисловием Николая Старикова - Альфред Тайер Мэхан

Наконец, суммируя торговые успехи королевства в конце войны, писатель говорит, после упоминания об огромных суммах денег, отнятых у Испании:

«Все это усиливало торговлю и питало промышленность. Иностранные субсидии большей частью оплачивались векселями купцов, находившихся за границей и выдававших их в уплату за британские изделия. С каждым годом торговля Англии постепенно возрастала; такая картина национального благосостояния во время длительной дорого стоящей и кровавой войны, никогда до тех пор не была видана ни в одной стране».

Неудивительно, что при таких достижениях английской торговли и неизменном успехе, сопутствовавшем английскому оружию, а также при фактическом уничтожении французского флота соединение Франции и Испании, которое сначала угрожало будущему Англии и внушало некогда опасения всей Европе, не вызвало теперь в Великобритании ни страха, ни уныния. Испания была по своей организации и по распределению своих владений особенно уязвима для нападений великого морского народа, и каковы бы ни были воззрения правительства того времени, Питт и нация видели, что пришел час, наступления которого тщетно ожидали в 1739 г., потому что тогда годы мира и упорство великого министра ослабили мускулы ее флота. Теперь она только протянула свою руку и схватила то, что желала; но добыча ее была бы беспредельной, если бы министерство не стало опять действовать во вред интересам страны.

О положении Португалии по отношению к Великобритании уже говорилось, но оно заслуживает еще некоторого специального внимания, как дающее пример приобретения элемента морской силы не колониями, но союзом, необходимым или подсказанным благоразумием. Вышеуказанные торговые связи «были усилены крепчайшими политическими. Два королевства эти были так расположены, что у них было мало оснований бояться друг друга, но зато польза от их дружбы была взаимной. Гавани Португалии давали защиту английским флотам и снабжали их разными запасами, а эти флоты, в свою очередь, защищали богатую торговлю Португалии с Бразилией. Антипатия между Португалией и Испанией привела первую к необходимости иметь союзника сильного, хотя и отдаленного. Не было страны более подходящей для этой цели, чем Англия, которая в свою очередь могла извлекать и всегда извлекала огромные выгоды из Португалии в войне с какой бы то ни было державой южной Европы».

Такова английская точка зрения на образ действий Англии, который со стороны напоминает союз льва с ягненком. Абсурдно называть страну с таким флотом, как английский, «отдаленной» от маленькой морской нации, подобной Португалии. Англия находится, и еще более находилась в те дни, везде, где только способен появиться ее флот. Противоположная точка зрения, показывающая равным образом значение союза, была хорошо изложена в меморандуме, которым – под скромным названием приглашения – короны Франции и Испании предписывали Португалии объявить войну Англии.

Причины, породившие этот меморандум, а именно неравная выгодность этого союза и нарушение Англией португальского нейтралитета, уже излагались. Король Португалии отказался порвать союз с Англией под тем предлогом, что он имел за собой большую давность и был исключительно оборонительным. На это короны возражали:

«Оборонительный союз в действительности есть наступательный – по положению португальских владений и по характеру английского могущества. Английские эскадры не могут во всякое время года находиться в море или крейсировать у важнейших берегов Франции и Испании для борьбы с судоходством этих стран, не опираясь на порты и помощь Португалии. И эти островитяне не могли бы оскорблять всю приморскую Европу, если бы все богатства Португалии не проходили через их руки, давая им средства вести войну и превращая этот союз в чисто наступательный».

Из этих двух аргументов логика положения и сила взяли верх. Португалия нашла Англию более близкой и опасной, чем Испанию, и в течение ряда поколений при всех испытаниях оставалась верной союзу с ней. Эта связь была также полезна для Англии, как любое из ее колониальных владений, в зависимости, разумеется, от театра, на котором разыгрывались важнейшие операции в тот или иной период.

Предварительные условия мира были подписаны в Фонтенебло 3 ноября 1762 г., а окончательный договор – 10 февраля следующего года в Париже, почему он и называется Парижским.

По условиям этого договора Франция отказалась от всех притязаний на Канаду, Новую Шотландию и все острова залива Св. Лаврентия; вместе с Канадой она уступила долину Огайо и всю свою территорию на восточном берегу Миссисипи, за исключением города Новый Орлеан. В то же время Испания, в обмен на Гавану, которую Англия возвратила ей, уступила Флориду, причем под этим понятием подразумевались все ее континентальные владения к востоку от Миссисипи. Таким образом, Англия приобрела целую колониальную империю, включавшую Канаду от Гудзонова залива, и всю территорию современных Соединенных Штатов, расположенную к востоку от Миссисипи. Возможности развития этой обширной области в то время предвиделись только отчасти, и тогда еще не было никаких признаков возмущения тринадцати колоний.

В Вест-Индии Англия возвратила Франции имеющие важное значение острова Мартинику и Гваделупу. Четыре так называемых нейтральных острова из группы Малых Антильских островов были разделены между двумя державами: остров С.-Лючиа перешел к Франции, а острова С.-Винцент, Тобаго и Доминика – к Англии, которая удержала также и Гренаду.

Менорка была возвращена Англии; а так как возвращение этого острова Испании было одним из условий союза ее с Францией, то последняя, не будучи в состоянии выполнить теперь это условие, уступила Испании Луизиану, к западу от Миссисипи. В Индии Франция вернула себе владения, которые она имела до того, как Дюплэ начал строить свои планы экспансии; но она потеряла право воздвигать укрепления или содержать войска в Бенгалии и, таким образом, оставила базу в Чандернагоре беззащитной. Одним словом, Франция снова получила возможность вести торговлю, но практически отказалась от своих претензий на политическое влияние. Английская компания сохранила все свои завоевания, хотя это не было официально оговорено.

Право рыбной ловли у берегов Ньюфаундленда и на тех участках залива Св. Лаврентия, которым пользовалась прежде Франция, было по этому договору оставлено за нею; но в нем было отказано Испании, которая требовала его для своих рыболовов. Эта уступка, сделанная Франции, была в числе тех, на которые более всего нападала английская оппозиция.

Бо́льшая часть нации и любимец ее Питт категорически возражали против условий трактата. «Франция, – говорит Питт, – грозна для нас главным образом как морская и торговая держава. То, что мы выигрываем в этом отношении, ценно для нас более всего потому, что наносит вред Франции. А вы оставляете Франции возможность возродить свой флот». Действительно, с точки зрения морской силы и национального соперничества, отвечавшего духу того времени, эти слова, хотя и не либеральные, были совершенно справедливы. Возвращение Франции ее колоний в Вест-Индии и ее баз в Индии, вместе с ценным правом рыбной ловли в ее прежних американских владениях, открывали перед ней широкие возможности, являлись стимулом к восстановлению ее судоходства, торговли и военного флота и, таким образом, способствовали отвлечению ее с пути континентальных притязаний, который был так пагубен для ее интересов и так благоприятен для беспримерного роста могущества Англии на океане. Оппозиция и некоторые члены министерства также думали, что такая командующая и важная позиция, как Гавана, была слишком скупо оплачена уступкой тогда еще пустынной и непроизводительной страны – Флориды. На уступке Порто-Рико настаивали, Флориду приняли. Были еще и другие второстепенные разногласия, но входить в их рассмотрение нам нет надобности. Едва ли можно отрицать, что при том военном контроле над морем, которым располагала Англия, захватившая теперь так много важных позиций, при подавляющем превосходстве своего флота и, наконец, при процветании ее торговли и прекрасном внутреннем положении было бы возможно и даже благоразумнее поставить противникам более суровые условия. Министерство объясняло свою поспешность и уступчивость огромным ростом долга, достигшего тогда 122 000 000 фунтов стерлингов, – суммы, которая со всех точек зрения значила тогда гораздо больше, чем теперь; но так как этот вексель на будущее вполне оправдывался успехом войны, то раздавались категорические требования извлечь из военного положения того времени решительно все выгоды, какие только было возможно. Это-то именно и не было сделано министерством. Что касается долга, то, как тонко подметил один французский автор, «в этой войне и в течение ряда последующих лет Англия имела в виду не менее, как завоевание Америки и прогрессивное развитие своей Ост-Индской компании. В этих двух странах ее торговля и мануфактуры приобретали более чем достаточные рынки сбыта, что вознаграждало ее за многочисленные жертвы, которые она несла. Видя морской упадок Европы, – уничтожение ее торговли, малый успех ее мануфактур, – разве могла английская нация чувствовать страх перед будущим, которое открывало такие широкие перспективы?» К несчастью, нация не имела представительства в правительстве, а ее избранный оратор, возможно единственный человек, способный подняться до уровня великих возможностей того времени, был в немилости при дворе.