Обрывок реки - Геннадий Самойлович Гор

class="v">Не ешьте мне руку,

Оставьте бедро

И вместе с наукой

Не бросьте в ведро.

Не ешьте мне глаз,

С презреньем бес зренья

Он смотрит на вас.

Не ешьте мне ухо

Не трогайте нос.

Мне ухо, что брюхо,

Вам нос, что навоз.

Не трогайте Веру,

Мне Вера жена.

И знайте вы меру

Вам мера не Вера

И Вера не мера,

Мне мера жена.

Вы немцы, не люди

Ваш Гитлер – творог.

Пред вами на блюде

Протухший пирог.

И в том пироге

Я с женою лежу

На немцев с тревогой

С пироги гляжу.

«И скалы не пляшут, деревья схватив…»

И скалы не пляшут, деревья схватив

И речка летит, устремляясь в залив,

И речка стреляет собой сквозь года,

И речка гремит, и машет вода.

И берег трясется, разлуку отведав

И берег несется с водою туда,

Где вода и беда и с бедою вода,

А в воде невода, в неводах лебеда,

В лебеде человек тишиной пообедав,

В лебеде человек, человек этот я.

Как попал я сюда? Как попался с водою?

Как возник в тростнике? Как познался с бедою?

Человек этот я. А вода та беда,

А с бедой лебеда, в лебеде невода.

А скалы уж пляшут, деревья схватив.

И речка летит, стреляя в залив,

И речка стреляет сквозь годы собою,

И речка гремит, и машет водою.

И берег тоскует, бедой пообедав,

И берег трясется разлуку отведав.

И вместе с бедою стремится туда,

Где вместе с бедою несется вода,

Где вместе с разлукой трясется беда.

«Камень камню сказал…»

Камень камню сказал,

Ветер ударил об ветер,

Наклонился вокзал

Ничего не заметив.

Камень камню – нахал

Ветер ветру – покойник,

Гусь Петрову махал,

Мать мычала в подойник.

«Пермяцкой Альдонсы лицо…»

Пермяцкой Альдонсы лицо,

Воровка с рукою в квартире,

Но вышел уж вор на крыльцо,

Шаги Дон Жуана в сортире.

Корова плетется под поезд,

На рынке творог и трава,

Идет Дон Кихот по дрова

Корова плетется под поезд.

«О мальчик, огурчик, Залупа!…»

– О мальчик, огурчик, Залупа!

Сказала какая-то дама

И засмеялася глупо.

У дамы не все были дома.

В трамвае безумном урод

Спешит воровать в огород,

Да супчик с рукой по карманам.

По улицам ночь без обмана

И спит Рабинович с женой

К стене повернувшись спиной.

Вдруг на углу у киоска

Прижав к себе недоноска

Красавица рыжая блядь

Кого-то ведет на кровать.

Как сука завыла труба.

Озябли в тревоге дома.

В трамвае безумный урод

То уши закроет, то рот

Рукой на меня показал

И что-то неслышно сказал.

«Хам, ну-ка, подь…»

– Хам, ну-ка, подь, —

Баба бабьим ртом.

– Что тебе, господь,

Лучше я потом.

На лбу таракан.

Баба подняв подол

Напустила целый стакан.

Баба подняв подол

– Ну-ка, ты, нахал

Иди-ка сюда, подь.

– Что тебе, господь

Лучше я потом.

«У реки заболела рука…»

У реки заболела рука

И сердце заныло.

И запела нагая река

О том что немило.

И запела нагая Ока.

А воды по водам текут

И камни на камни бегут.

В неводе девичье сердце

Как блюдце.

Речное скользкое сердце

В руке у меня

И не бьется.

А воды о воды стучат,

А камни с камнями молчат.

Два берега сжались

Оку прищемив.

«У рыбы есть ум…»

У рыбы есть ум,

У птицы лицо,

У мамы Наум,

У папы яйцо.

А над папой провода.

Вдруг кобыла в поворот.

Нина – черная вода.

Гоголь белый у ворот.

Гоголь белый у ворот.

Губы синие в компоте.

На кобылу криво рот.

Нос во мгле, ноздря в заботе.

«Девушка рыжая как собака…»

Девушка рыжая как собака

Облизала меня недалеко:

– Я люблю тебя, человека,

Ты мой милый, ты мой Алеко.

«Ручей уставши от речей…»

Ручей уставши от речей

Сказал воде что он ничей.

Вода уставшая молчать

Вдруг снова начала кричать.

«Сезанн с природы не слезая…»

Сезанн с природы не слезая,

Дома и ветви свежевал.

Вот в озере с волны снял кожу.

И дуб тут умирая ожил.

Трава зеленая в слезах.

И в тополе большая рана

Кричала голосом барана.

С домов на камни боль текла

И в окнах не было стекла.

А в рамах вечно ночь застряла

И всё как гром и как стрела.

Душа и человечье тело

И небо вдруг окаменело.

«Какая тревога на сердце простом…»

Какая тревога на сердце простом.

Умерли гуси в ветре густом.

Остались без веток пустые кусты.

Висели без рек бесстыдно мосты.

Вдруг море погасло.

И я

Остался без мира,

Как масло.

Дом на Моховой

Глава первая

Опять заплакала, застонала, засмеялась в лесу среди дня ночная подлая птица.

И все переменилось сразу: березы погрустнели, река Ловать, с детства милая, стала незнакомой и