Я слишком долго мечтала - Мишель Бюсси

– В тот миг меня охватила ненависть, но в первую очередь не к папе. Я молчала, я слушала, до боли сжимая кулаки. Я уже твердо знала, что уеду, как только он закончит свой рассказ. Но тебя… тебя я в тот миг проклинала.

Мои глаза наполняются слезами. Я хватаюсь за мокрую простыню, вытираю лицо и протягиваю ее Шарлотте, которая отталкивает мою руку.

– Папа обнимал меня, но я только сильнее ожесточалась. А он настаивал, во всех подробностях рассказывал о ваших чувствах, о ваших переживаниях, пытаясь доказать мне, какой исключительной была эта ваша мерзкая любовь и как сильно вы оба желали моего появления на свет. Но чем больше деталей я узнавала о Монреале, Сан-Диего, Барселоне, Джакарте, тем яснее понимала, насколько это гнусно, насколько чудовищно. Бросить родную дочь! Обещать никогда не подавать о себе вестей! Папа сообщил мне, что у тебя есть семья, есть дочь, немного старше меня. Я попросила его уйти, сказала, что хочу спать. В то время я начала учиться на факультете психологии. На следующий день я ему объявила, что не вернусь домой ночевать. Переселилась к своему приятелю Кевину. И с тех пор ноги моей не было в Шаре. Учебу я бросила. У меня возникла одна идея, которая с течением времени превратилась в четкий план: пройти конкурс стюардесс, разыскать тебя, сблизиться с тобой, изучить тебя, не выдавая своего настоящего имени, завоевать твое доверие – например, рассказав о связи с Жан-Максом Балленом, заставить тебя реагировать, заставить тебя страдать, как я страдала, заставить пережить всю эту историю еще раз, с самого начала. Не знаю… может быть, я надеялась изменить ее конец. Даже при том, что папа был замечательным отцом. Я ни в чем не нуждалась…

Впервые Шарлотта поднимает глаза и повторяет, сверля меня взглядом:

– Ни в чем!

Ее сотрясает жестокий спазм, нечто среднее между хрипом и кашлем, она прячет лицо в простыне. Я делаю шаг, собираясь обнять ее, но она, отшатнувшись, продолжает, уже громче:

– Я очень надеялась, что это лучший способ заставить тебя нарушить клятву! Вынудить снова пережить прошлое, обратиться к папе. Так и произошло, разве нет? Ты же ему позвонила! И он, конечно, ответил бы тебе, я уверена, что ответил. Если бы Улисс его не…

Шарлотта снова опускает глаза. Я хожу кругами по нашей тюрьме. Странная это тюрьма – комната, где разыгрались такие страсти. Страсти маленькой девочки, подростка, взрослой девушки, – страсти, о которых я ничего не знаю. На полках шкафчика, стоящего напротив стола, вижу книги – три выпуска «Поисков Эвилана»[131], семь томов «Гарри Поттера», «Тридцать три несчастья» Лемони Сникета, в тринадцати сериях, полную коллекцию Роальда Даля. Словом, все истории, которые я так любила читать Лоре и Марго и которыми Шарлотта, видимо, упивалась в детстве – одна, без мамы. На платяном шкафу целая груда кукол и плюшевых зверей – медведь, кенгуру, панда. Любимые игрушки, которые утешали Шарлотту в детстве. Я никогда не узнаю их имен…

Запах газа становится невыносимым. У меня щиплет глаза. Зато Шарлотта кашляет все реже, как будто свыклась. Как будто возможность выговориться облегчает ее страдания.

– Мне кажется, парни из отдела планирования в Air France очень любят молоденьких улыбчивых блондинок моего типа. Так что было нетрудно выбрать место и дату первой стажировки – я хотела просидеть рядом с тобой шесть дней, слегка изменив свой возраст, чтобы не вызвать у тебя подозрений. И уж совсем легко было, под предлогом пари, уговорить их записать меня на совместные рейсы старых друзей – Фло, Жан-Макса и тебя… Монреаль, Лос-Анджелес, Джакарта, именно в таком порядке, только один раз, в одном месяце! Я попросила логистов держать язык за зубами, и все, даже Фло, решили, что это подстроил Жан-Макс. Ну а дальше нужно было проявить терпение и выдержку, посмотреть график турне «Кью», спланировать наш рейс в Монреаль на нужный день и следовать моему плану.

Всякий раз, садясь выпить, выбирать шаткий столик.

Подняться на гору Мон-Руаяль раньше тебя и оставить там сумку, похожую на твою.

Как бы между прочим сообщить твоим коллегами сведения, которые рано или поздно дошли бы от них до тебя.

Выпить в «Фуфе».

Сделать прическу в «Маленькой ласточке».

И пойти в кино на «Жизнь прекрасна».

В Сан-Диего тоже все прошло гладко. Я попросила официанта «Койота» в Старом городе налить «Маргариту» в бокал с надписью Just Swallow It, который принесла с собой. Твои документы переложила из сумки в чемодан, а в твой бумажник сунула фотографию фрески La Soldadera. Затем разыскала на фейсбуке Рамона, трубача группы «Лос Парамос», и уговорила его поставить древний «шеви вэн», который мирно спал у него в саду, в парке Чикано, в Чула-Виста, якобы в память о добром старом времени. Еще проще было в Барселоне: мне не пришлось долго уговаривать Батисто надеть его старый костюм живой статуи и несколько часов постоять на бульваре Рамбла, пока ты не пройдешь мимо…

Я вспоминаю цитату из Элюара, которую Шарлотта произнесла в самолете Париж – Монреаль: «Случайностей не бывает, бывают одни лишь встречи». Вот когда прозвучал первый намек, едва завуалированный…

Я встаю.

Теперь уже меня качает из стороны в сторону.

Газ обжигает горло, ноздри, слезные железы, но никогда еще мои мысли не были такими ясными, как в этот момент. Хоть и отравленными ядовитым запахом. Все выглядит таким очевидным и понятным после объяснения. Хватило нескольких слов. Ничего сверхъестественного, ничего загадочного. Просто несколько хорошо задуманных и удачно проделанных фокусов. Шарлотта была уверена, что мой рассудок завершит дело, измыслит совпадения, которых нет, запутается в глупых гипотезах, смешает правду и вымысел, подстроенные ловушки и несколько реальных фактов – Let It Be, услышанную по радио, и пассажира, который, возвращаясь из Индонезии, поет Let me just a little bit of you, а потом другого, на рейсе Лос-Анджелес – Париж.

Я чувствую на себе взгляд Шарлотты. Ей как будто стало легче после того, как выговорилась. Едкий запах проникает в горло, жжет гортань. Слова, складывающиеся в голове, рассыпаются, не достигнув губ.

Я виновата, Шарлотта, боже мой, как я виновата!

Поднимаю глаза на стену за письменным столом, где стоял музыкальный центр. И на фотографиях в рамках вижу, как Шарлотта росла: четыре года, шесть лет, десять, пятнадцать, Шарлотта пухленькая, Шарлотта мокрая, с надувным кругом, Шарлотта на роликах, Шарлотта, робко улыбающаяся уличному художнику на площади Тертр, Шарлотта в маске для ныряния на пляже какого-то серого моря, на фоне скал, Шарлотта, вцепившаяся в руку мальчика в поезде, в тоннеле Евродиснея, Шарлотта, задувающая свечки на торте, Шарлотта, наряженная колдуньей, Шарлотта на скутере, Шарлотта в компании подружек, которых я не знаю, Шарлотта, радостно хохочущая над чем-то, чего я не видела, Шарлотта, ставшая взрослой после множества мелких горестей, в которых я ее не утешала.