Я слишком долго мечтала - Мишель Бюсси

Слезы обжигают щеки, едкой солью собираясь в морщинах. В трещинах внезапной старости. Я оборачиваюсь. И мой взгляд впервые встречается со взглядом Шарлотты. А словам наконец удается вырваться наружу из раскаленной лавы, сжигающей мое нёбо:

– Прости меня, девочка моя! Прости! Прости! Прости!

Шарлотта не отвечает. Но и глаз не отводит. Только встает и тоже проверяет на прочность заколоченные ставни, запертую дверь. Потом спрашивает:

– Сколько времени… сколько времени нужно, чтобы все это взорвалось?

– Понятия не имею… Несколько минут? Час? Улисс все подстроил так, чтобы это было похоже на несчастный случай.

И я, в свой черед, трясу железные прутья решетки на окне. Нет, их сорвать невозможно.

– Но ведь это будет выглядеть подозрительно, разве нет? Два тела в наглухо запертой комнате…

Шарлотта пожимает плечами:

– В этой комнате уже больше года никто не ночевал. А в округе все привыкли жить за крепкими запорами.

Еще несколько минут мы пытаемся найти хоть какой-нибудь выход из нашей тюрьмы и наконец сдаемся. Шарлотта включает воду, ополаскивает лицо, но кран не закрывает.

– Все эти годы, – продолжает она, – я безраздельно доверяла Улиссу. Звонила ему в Лос-Анджелес. Именно к нему обратилась, когда ушла из дома. Он был в курсе всего. Знал о тебе. О нас. Десять дней назад я была в его офисе на бульваре Сансет, как раз после тебя. Откуда я могла знать, что он ведет двойную игру?! Что это он нанял тех типов, которые следили за тобой до самого Сан-Диего?! Как я могла заподозрить, что он без колебаний устранит меня тоже, если убедится, что я узнала песню?! Что он… не остановится даже перед тем, чтобы заставить замолчать папу…

Шарлотта подставляет руки ковшиком под струю воды и щедро обрызгивает себя. Потом, обернув ко мне мокрое от воды и слез лицо, повторяет:

– Разве я могла догадаться?!

Конечно, не могла, девочка моя. Как и я. Но последние признания Шарлотты породили другой вопрос. Шарлотта была со мной в Лос-Анджелесе, когда Илиан попал в больницу. Тогда почему… почему она не отказалась от рейса? Кто был рядом с ее отцом в Биша?

– Ты оставила своего папу одного в больнице?

– Нет… Нет, он был не один…

В первый миг пытаюсь представить себе человека, о котором никто мне еще не говорил. И о котором ничего не известно, хотя логика подсказывает, что это женщина – женщина в жизни Илиана. Заместительница мамы для Шарлотты. Рar intеrim[132], так сказать. Я с трудом произношу:

– Кто?..

– Надежный человек. Очень надежный. К ней у меня не было никаких претензий.

Я с трудом выговариваю:

– Кто она?

– Я познакомилась с ней в Биша. В палате, где лежал папа. Она немного старше меня.

Кто?

Я пытаюсь хлебнуть воды из стаканчика, но она застревает в горле, я обливаюсь, кашляю и все-таки выдавливаю:

– Так кто же?

Шарлотта отвечает:

– Ты ее знаешь. Моя сестра. Я… Я все ей рассказала. Я все рассказала Лоре. Она знает. С тех пор как папа в больнице.

Сколько времени осталось до взрыва дома?

Несколько минут? Час?

Значит, с моей жизнью покончено!

Лора знает! Знает все. О моей измене, о моей тайной дочери.

Лора, которая все делает безупречно, все тщательно организует, Лора с ее идеально налаженной семейной жизнью, Лора с ее строгими принципами, такими жесткими, что я часто боялась, как бы они ее не подвели. И все-таки – нет! По словам Шарлотты, Лора приняла это известие – приняла и выполнила ее просьбу. Только решила избавить от горя своего отца и Марго, объявить им об этом лишь в случае крайней необходимости. А сейчас нужно было в первую очередь позаботиться об Илиане. И медсестра в Лоре тут же заняла место дочери и сестры. Как в шутливой поговорке: «Единственная дочка упряма, как ослица, младшая дочка – болтушка и шутница, и только на старшую можно положиться…»

Я вспоминаю свой день рождения: праздничный стол на террасе дома в Порт-Жуа, тот конверт – мой подарок, поездку в Барселону. Еще одно невозможное совпадение… которое теперь объяснилось.

– Значит, это ты подала Лоре идею насчет семейного путешествия?

– Только подсказала направление. А путешествие она давно запланировала.

Я думаю о камне времени, пропавшем в Барселоне, между парком Гуэль и гостиницей в Эшампле. Тогда рядом со мной были только домашние. А исчезновение серого камешка в моем саду окончательно убедило меня в его магических свойствах… или в собственном безумии. Значит, Лора похитила его в Каталонии, а Шарлотта сделала то же самое в Квебеке и в Калифорнии, несколькими днями раньше. Осталось неразгаданным только исчезновение серого камешка у подножия стенки на берегу Сены… Впрочем, какая разница, важно другое: Лора и Шарлотта, мои старшие дочери, стали сообщницами.

Да и могло ли быть иначе?! Каждой женщине хочется все разузнать о любовнике матери, понять, чем он отличается от ее отца. Люди всегда боятся разоблачения семейных тайн из страха общественного порицания, но те же разоблачения между членами семьи основаны только на любопытстве, не на жажде мести.

Меня вдруг захлестывает волна любви к Лоре. Значит, она унаследовала и мою буйную фантазию, а не только строгие принципы и рассудительность своего отца? Значит, и она способна на тайны? И я обращаюсь мыслями к Марго – Марго, родившейся через год с лишним после Шарлотты, Марго, которая еще не знает о существовании сестры, Марго, так сильно привязанной к отцу и так часто восстающей против матери. Неужто она инстинктивно чувствовала, что в этом мире существует еще один мой ребенок, а она появилась на свет лишь для того, чтобы его заменить?!

Я опускаюсь на пол и ползу к кровати. Шарлотта недоуменно смотрит на меня. Я заползаю под кровать, руки шарят в темноте, загребают пыль, целые горсти пушистой пыли, и я, как это ни странно, ловлю себя на мысли, что могла бы упрекнуть Шарлотту за небрежную уборку, но тут пальцы нащупывают маленький камешек.

Я с трудом выбираюсь из-под кровати. Протягиваю сжатый кулак к моей дочери. И разжимаю пальцы.

На моей ладони поблескивает камень времени.

– Это тебе. Кажется, с его помощью можно исправить ошибки прошлого… По крайней мере, на несколько минут. А может, на час.

Шарлотта внимательно разглядывает камень. Долго. Похоже, колеблется. Она и впрямь колеблется. Потом ее лицо проясняется, его озаряет мягкая улыбка, и я впервые ловлю сходство дочери с ее отцом. Рука Шарлотты ложится на мою, теплая и легкая, она становится чуть тяжелей – теперь, когда сжимает камень, а моя, избавленная от этой тяжести, может наконец вспорхнуть в воздух.