Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– Прошу прощения, – отвечал он с усмешкой, которая опровергала его слова. – Но было необходимо, чтобы я жарил другую рыбу, когда вы слушали речь преподобного джентльмена. Вы отвезете меня домой?

Мартовский ветер, после перегретой атмосферы молельного дома, пронизывал пальто насквозь, и я чувствовал, что невольно дрожу, когда мы ехали по тихим улицам. Странно, я также чувствовал себя довольно сонно и дурно. К тому времени, когда мы добрались до широкой, обсаженной деревьями авеню у моего дома, я отчетливо ощутил неприятное, постоянно растущее чувство недомогания, какое-то раздражающее необоснованное беспокойство. Воспоминания давно забытых лет теснились в моей памяти без всякого повода и причины. Мое сознание наполнили: случай с несправедливым преимуществом, которое я получил над младшим мальчиком в государственной школе; воспоминания о мелкой, бесполезной лжи, о случаях непослушания, совершенных, когда мне было не более трех лет; наконец, эпизод моей юности, который я не вспоминал около сорока лет.

Мой отец принес в дом маленького бродячего котенка, и я, с бессознательной жестокостью ребенка, напал на него, дразня этот жалкий пучок потрепанного меха; наконец, подбросил его почти до потолка, чтобы проверить байку, которую я часто слышал, что кошка всегда приземляется на ноги. Мой эксперимент оказался исключением, которое доказывало правило: бедный, полуживой кот упал прямо на спину, на твердый пол, немного помучился, и затем отказался от всех своих девяти кошачьих жизней.

После трепки, которую я получил, память об этом непреднамеренном убийстве еще долго преследовала мою мальчишескую совесть, и частенько я просыпался в ночи, горько плача в подушку и раскаиваясь.

Теперь, спустя сорок лет, мысль о смерти этого котенка вернулась так же отчетливо, как и в ту ночь, когда тщедушное маленькое тельце отдавало свою жизнь на нашем кухонном полу. Как я ни старался, я не мог выкинуть его из памяти, хотя потом уже казалось, что невольное преступление в моем детстве стало невероятным, несмотря на его истинную важность.

Я тряхнул головой и провел рукой по лбу, словно спящий, внезапно проснувшийся и отгоняющий затянувшееся воспоминание о неприятном сне, но призрак котенка, подобно призраку Банко[170], не исчез.

– Что такое, друг мой Троубридж? – спросил де Гранден, пристально глядя на меня.

– О, ничего, – ответил я, припарковал машину перед нашей дверью и выскочил на тротуар, – я просто думал.

– Ah? – сказал он с усилившимся акцентом. – И о чем вы думали, друг мой? О чем-то неприятном?

– Нет, ничего важного, чтобы выражать это словами, – коротко ответил я и направился к дому, держась впереди него, чтобы он не задавал свои вопросы дальше.

Это, однако, я сделал ему назло. У деликатных женщин и Жюля де Грандена есть врожденное чувство понимать без слов, когда разговор собеседнику неприятен. И кроме пожелания мне спокойной ночи, он не произнес ни слова, отправляясь спать. Но когда я открывал дверь, он окликнул меня из холла: «Если будете нуждаться во мне, помните, вам нужно только позвать».

– Гмпф! – тихо пробормотал я, закрыв дверь. – Нуждаться в нем? Почему, черт возьми, я буду нуждаться в нем?

И когда я разделся и забрался в постель, мысль об убитом котенке по-прежнему оставалась со мной и раздражала меня больше, нежели слабое жало раскаяния, которое она вызывала раньше.

Как долго я спал, не знаю. Знаю только, что проснулся в одну секунду, сел на кровати и всмотрелся в темноту комнаты, отчаянно пытаясь пронзить мрак глазами.

Где-то, – далеко или близко, не могу сказать, – завопил длинным, плачущим криком кот, на миг замолк, а затем снова завопил много громче. Есть немного звуков, которые можно услышать глухой ночью чаще, чем крик рыдающего кота; и этот был особенно тоскливым, почти укоризненного тона.

– Заткните зверя! – сердито воскликнул я и откинулся на подушку, тщетно пытаясь вернуть прерванный сон.

Снова прозвучал вопль, неопределенный в отношении местоположения, но более громкий, более продолжительный, даже, казалось, более свирепый по тембру, чем тот, что я впервые услышал во сне.

Я взглянул на окно с туманной мыслью о том, чтобы швырнуть книгу, или ботинок, или другой удобный летательный аппарат, а потом внезапно затаил дыхание. В просвете между занавесками сидел самый большой, самый свирепый котище, которого я когда-либо видел. Его глаза, казалось, такие же большие, как масленки, смотрели на меня, фосфоресцируя зеленым пламенем и каким-то демоническим свечением, подобного которому я никогда не видел. Широко раскрытая красная пасть издавала ядовитое, беззвучное шипение, и казалась почти такой же большой, как у льва, а ужасные, заостренные уши были прижаты к закругленной морде, как будто он приседал перед боем.

– Убирайся! Прочь! – слабо крикнул я, но не двинулся к этой твари.

Ответом мне было шипение безудержной ярости, и тварь осторожно положила на подоконник одну тяжелую мягкую лапу, все еще пронзая меня неизменным, ненавистным взглядом.

– Убирайся! – повторил я и резко замолчал. На моих глазах большой зверь вырастал, увеличиваясь в размерах, пока его грудь и плечи полностью не заполонили окно. Если он нападет на меня, я буду беспомощным в его когтях, как индус в лапах бенгальского тигра.

Медленно, бесшумно – его мягкие лапы не издавали ни звука, когда он изящно ступал – чудовищное существо продвинулось в комнату, присело на корточки и смотрело на меня пристально и злобно.

Я приподнялся на локте. Огромная бестия осторожно дернула кончиком соболиного хвоста, приподняла переднюю лапу и снова поставила ее, не спуская желто-зеленых глаз с моего лица.

Дюйм за дюймом я спускал ногу с кровати, пока я не почувствовал под ней пол. Затем, медленно поворачивался в сидячем положении, пока моя другая нога не освободилась из-под одеяла. Видимо, кошка не заметила моей стратегии, потому что не сделала угрожающего движения, до тех пор, пока я не сжал мышцы, вскочил и бросился к двери.

В рычании сверкнули белые зубы, блеснули зеленые глаза, уши прижались в голове. Зверь переместился между мной и выходом и начал медленно приближаться, ненавидя меня и угрожая каждой линией своего гигантского тела.

Я отступал перед ним, шаг за шагом, отчаянно пытаясь удержать взглядом его взгляд, что, как я слышал, делают охотники, сталкиваясь с дикими животными.

Я пятился, а страшный визитер, не отставая от меня, не пытался увеличить расстояние между нами.

Я почувствовал спиной холодный сквозняк из окна и уперся в подоконник. Позади меня открывалась мгла, передо мной – медленно продвигающееся чудовище.

Предстояло тридцатифутовое падение на цементированную дорогу, но смерть на тротуаре была предпочтительнее режущих когтей и измельчающих зубов ужасной твари, ползущей ко мне.