Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

– Да как тебе сказать, бабушка…

– Да так и скажи, – сказала ведьмасловоохотливо. – Человеку завсегда что-то надобно. Это зверь лесной:наелся – и на бок. А человек и сытый что-то ищет, стонет, жалуется… Такаясудьба человеку – иметь сердце ненасытное.

Ингвар сказал осторожно:

– Так ли? У меня в дружине больше таких, которые сыты ибрюхом, и сердцем.

– Да рази то люди? – отмахнулась ведьмапренебрежительно. – А с чем ты пожаловал? По чему твое сердце рвется?

Ингвар смотрел в ее смеющиеся глаза, внезапно ощутил гнев. Исразу исчез страх перед могуществом лесной женщины.

– Знаешь ведь, – сказал он горько. – Чего жтебе еще?

– Знаю, – согласилась ведьма. – Эх, лучше быты жаждал власти или богатства!

Ингвар смотрел недоверчиво:

– Бабушка… мне всего-то надо совсем пустячок. А заплачуя тебе серебром или золотом, как скажешь.

– А яхонтами? – спросила старуха внезапно. –Заплатишь? А рубинами, я больно рубины люблю. И чтоб изумруды еще принес, я ихкоту дам играться.

Голос ее стал сварливым, злым. Ингвар вспомнил глаза Ольхи,острая боль сжала сердце. Стало трудно дышать, грудь свело. В боку кольнуло, аострый шип остался.

Перекосившись, он сказал едва слышно:

– Все отдам… Только избавь меня от боли.

– Насовсем?

– Да.

– Жалеть не будешь?

– Нет, – вырвалось у него. – Я уже сейчас нечеловек, а полчеловека. Ни на что не годен, все о ней думаю. Для меня еще воттак… может быть, не дожить до конца недели.

Старуха смотрела испытующе, потом ее взор смягчился. Все ещесварливо, но чуткое ухо Ингвара уловило нотки сочувствия, буркнула:

– Ладно. Если все отдать сулишь, то в самом делеприспичило. Бывает, даже крепкие витязи мрут от такой муки, как мухи в осень.Жалко, вон ты какой вымахал большой и красивый.

Отвернулась, неспешно перебирала пучки с травами. Ингварсмотрел в сгорбленную спину с бессильной ненавистью и надеждой. Даже еслипридется пить отвар из жаб и летучих мышей, все вытерпит. Только бы снятьдревлянское колдовство с сердца!

– Подействует сразу?

– Сразу, как только, – ответила ведьматуманно. – Прежде чем выпить, тебе все равно понадобится вернуться,взглянуть на эту женщину… Она красива?

– Нет, – вырвалось у Ингвара. – Нет! В томвсе и дело!.. Это колдовство, я околдован!

– Ты это знаешь?

– Чую. Иначе почему у меня так болит сердце? Почему яиссыхаю на глазах? Уже мои воины замечают. Еще не говорят, но я вижу, каксмотрят. Да и какой я воевода, если не о битвах думаю, а об этой рыжей…

– Рыжие богам угодны, – заметила ведьма.

– Рыжие все ведьмы, – возразил он горячо. –Ты тоже наверняка была рыжей! Теперь не разглядишь, а она сейчас в самом расцветесвоей злой красоты.

– Так она красива?

– Нет, – повторил он зло. – Это колдовство, ане красота! Красивыми могут быть только маленькие женщины с золотыми волосами…до пояса, а то и до пят. А глаза чтоб голубые или карие… А эта – здоровая какконь, рыжая, глаза серые, но от злости могут становиться зелеными, как у твоегокота. Злая, того и гляди укусит или хотя бы поцарапает. И если мое сердце болитпо ней, то что это, если не порча?

Ведьма поставила на огонь глиняный горшок, налила воды инабросала трав и листьев. Ингвар смотрел жадно, даже сглотнул слюну. Запах оттрав терпимый. Может быть, его случай совсем простой, даже не понадобитсядобавлять в горшок жаб, кожанов, жуков и мух…

– Рубины мне ни к чему, – сказала ведьма, неповорачиваясь. – А серебряные гривны возьму. Имеются?

Ингвар торопливо развязал калитку. Ведьма бесстрастносмотрела, как он достал серебряные прутья, но во взгляде все же блеснулоодобрение, когда он швырнул на стол, не торгуясь. Либо богат, либо припеклотак, что света белого не видит. А скорее всего и то и другое.

Когда варево было готово, ведьма налила в крохотнуюбаклажку, с лесное яблоко размером, заткнула деревянной затычкой:

– Держи!

Ингвар принял трясущимися руками:

– А когда пить?

– Как вернешься.

– Может быть, сразу? – взмолился он жалкимголосом. – Сейчас? Мочи нет! Я еще добавлю, только кивни.

Ведьма непреклонно покачала головой:

– Подействует, если будешь тверд духом.

– Я тверже своего же слова!

– Нет, сейчас ты слаб, аки весенняя муха. Ты долженвернуться, взглянуть ей в глаза. Именно в ее колдовские глаза! И уже потом,если все еще будешь тверд, пей отвар. И лишь тогда всю твою… твое наваждениекак рукой снимет.

Ингвар бережно спрятал драгоценную баклажку на груди. Сердцестучало часто, захлебываясь, словно его трепала лихоманка. Его снова бросило впот, и он впервые почувствовал, насколько же ослабел, если задыхается и потеетот малейших усилий.

– Благодарствую, бабушка, – сказал он от всегосердца. – Ты мне вернула жизнь.

– Не знаю, – проворчала ведьма и добавила странно:– Может быть, отняла… Не вздумай вылакать по дороге! Как бы ни щемило, как быни горел в огне, потерпи, пока не увидишься с нею. Отвару тоже помощь надобна.Будешь тверд, подсобит. А слабым сами боги не помогут!

Как он ломился обратно, не помнил. Павка потом рассказывал,что как озверевший лось в весенний гон. Треск и топот бежали впереди его заверсту. Сперва решили было, что лазутчики лазутчиками, а он случаем на бабкунаткнулся да содеял что лихое, а теперь за ним ее кот гонится, а то и нетопыриклюют в темечко. Потом решили, что бабка клад указала, а он спешит вырыть, покахозяйственный Асмунд не дознается.

Боян успел даже коней поймать, седлать начал. Молодойвоевода всегда добивался того, за чем ходил, и гридни уже знали, что сейчаспоскачут обратно.

Когда Ингвар показался из-за деревьев, Павка заливал костер,откинувшись назад и широко расставив ноги, а Боян уже повел коней встречьвоеводе. Он с неодобрением оглянулся на Павку:

– Боги накажут за невежество!

– Поленятся, – оскалил зубы Павка в наглойусмешке. – Мы теперь у славян, а здесь боги ленивые.

– Боги долго терпят да больно бьют!

– То хазарские. А эти не мелочные, поди.

Ингвар, отводя взгляд, вскочил на подведенного ему коня,подобрал поводья. Гридни поспешно садились в седла. Захочет воевода сказать,отыскал ли следы, скажет сам. Но могет быть дело тайное, к примеру – узнать,что задумал хазарский каган.