Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

Так, скрестив взгляды, они замерли. Наконец Ингвар медленновздохнул, с удивлением чувствуя, как раздвигается сведенная судорогой грудь.Легкая волна тепла прошла по всему телу. «У меня есть отвар, – напомнил онсебе счастливо. – Я могу освободиться от ее темной колдовской власти!»

Она с удивлением и беспокойством видела, как в его глазахразгорается злое торжество. Губы дрогнули и чуть раздвинулись в усмешке.

– Князь послал гонца в твое племя.

– С чем? – спросила она, сразу похолодев.

– Догадайся.

– Он это сделал… И вы думаете, что мое племя покорится?Да мои братья…

– Они еще сосунки, – напомнил Ингварпренебрежительно.

– У них есть наставники, – возразила онагорячо. – Есть воеводы. С одним из них ты разговаривал. Они возьмутся заоружие!

Его рука дернулась к поясу. Калитка топорщилась от баклажки.«Выпить прямо сейчас», – мелькнуло в голове. Нет, выкажет слабость в ееприсутствии. А для нее это лишний повод торжествовать.

– Увидимся за трапезой, – буркнул он.

– Разве пленница может перечить? – сказала она.

Он стиснул зубы так, что перекосилось лицо, повернулся ипочти бегом вышел. Дверь хрястнулась о косяк так, что посыпалась труха, апотолочные балки заходили ходуном.

Уела, подумала она, но прежнего торжества не ощутила. Или нестоль сильное. Почему-то его бесит, когда она называет себя пленницей. Темболее что когда это заметила, то стала упоминать чаще.

А Ингвар почти бегом поднялся в свою комнату. Павкараспахнул перед ним дверь, Ингвар рявкнул:

– Я устал, отдыхаю!

– Понятно, – ответил Павка. – Муха непролетит!

– Главное, никого не пущай ко мне.

Он захлопнул дверь и, не раздеваясь и не садясь, торопливосорвал с пояса калиточку. Баклажка набралась его тепла, пробка разбухла, никапли не было потеряно за бешеную скачку.

На широкой ладони баклажка выглядела крохотной, но отвар вней обещал спасение. Пальцы сами по себе ухватили пробку. Он чувствовалшероховатую поверхность дерева, его тепло.

– Сейчас, – сказал он, – сейчас…

Но пробка оставалась на месте, и он чувствовал, что неторопится ее вытащить. Это раньше, когда спасение было далеко, он отчаянноторопился то ли выпить отвар, то ли обвешаться оберегами, то ли вообще уйти вволхвы. Но сейчас, когда вот он, отвар, сам уже почувствовал облегчение инекоторый стыд. Мужчина должен выстаивать без колдовства. Правда, она саманавела на него порчу, но обереги как-то предохраняют.

После паузы он замедленными движениями, словно удивляясьсебе, вложил баклажку на место. Она предохраняет и оттуда. Пусть не так сильно,но и он должен бороться против подлого колдовства! Если научится бороться, этоможет пригодиться на войне. Во имя создания великого государства по имени НоваяРусь.

«А если начну сдавать, – сказал себе, чувствуя себякак-то странно, будто не выстоял в борьбе с колдовством, а как будто поддаетсяему, – то тут же выпью ведьмин отвар. Даже если вокруг будут дружинники,князь Олег и все волхвы Киевской Руси! На виду у всех».

Ольха заметила, что после объявленной помолвки за нейследить стали меньше. Не подавая виду, чаще начала выходить во двор, смотрела,как готовят еду, выносят из подвалов сыры, солонину. Побывала у колодца, никтоне остановил. Значит, не думают, что кинется вниз головой. Осталось приучитьтюремщиков к тому, что посещает коней. Мол, следит, чтобы кормили отборнымовсом или пшеницей, поили ключевой водой. А потом только бы оказаться вблизиворот!

Бабка молодого повара не появлялась. Ольха извелась, два дняминуло, но когда в ее дверь поздно ночью поскреблись, сердце екнуло. Спервамелькнула сумасшедшая мысль, что снова явился этот кровавый пес, сильный ияростный пес, могучий, который первым вступает в бой и последним уходит, укоторого такие сильные и горячие руки…

Она покраснела, торопливо отворила. Старуха проскользнуламимо неслышная, как летучая мышь. От нее пахло ночью, сыростью и болотнымитравами.

Ольха задвинула засов, прислушалась. За дверьюпереговаривались мужские голоса. Стражи не спали.

– Принесла?

– Милая, все для тебя сделано.

Старуха шебуршилась, суетливо рылась в складках одежды. Наней была накидка из шкуры мехом наружу, в ней сама походила на лесного зверя.Наконец извлекла калитку, а уже оттуда – деревянный оберег на толстой нитке.Ольха узнала грубо нацарапанный лист папоротника, затем тускло блеснулотполированный бок темного камня.

– Здесь, – сказала старуха благоговейно. –Одной капли хватит, чтобы ты выстояла супротив их чар. А двух и коню хватит!

– А коню зачем? – не поняла Ольха.

– Да это так говорится. У русов. Мол, подействуетсразу!

Жгучий отвар, поняла Ольха со страхом. Все проест, окромякамня. Как бы не пропекло насквозь… Хотя разве такая жизнь лучше?

Она бережно приняла в обе ладони тяжелую, нагретую теломстарухи баклажку. Пробка, на удивление, тоже из камня, только красного. Притертатак плотно, что Ольха едва-едва уловила запах – пряный, напоминающий о темномлесе с его муравейниками, живицей, остро пахнущими трухлявыми пнями.

– Пить сразу?

– Можно разбавить в воде, – рассудиластаруха. – Дабы губы не попечь. Но можно и сразу. Только не держи во рту,а сразу глотай.

Ольха в нерешительности попыталась открыть пробку:

– Туго как…

– Это чтоб не пролилось, – ответила старуха.

– Бабушка, – сказала Ольха сблагодарностью, – чем я могу тебе заплатить? Только скажи!

– Мне боги заплатят, – ответила старухастрого. – Скоро ответ перед ними держать. Надо хоть что-то доброе успетьсделать!

И ушла, оставив Ольху в радостном смятении.

Снизу доносился в реве голосов и лязг железа. Воеводы идружинники, захмелев, все чаще хватались за оружие. Одни, чтобы показать, каклихо умеют обращаться, другие вспоминали старые обиды, третьи затевали новыессоры, ибо что за пир без драки и крови?

Ольха в отсутствие Ингвара проскользнула в его комнату.Сердце колотилось, уши ловили все звуки в коридоре. Постель скомкана, словнополночи ворочался с боку на бок, на столе кубок с остатками вина. А на стене,завешанной толстым ковром, холодно и загадочно блещут мечи, топоры, шестоперы,клевцы, кинжалы… Даже мечи такие, каких отродясь не видывала: черные, как ночь,прямые и длинные, другие же загнутые, третьи только с одной острой стороной, ана другой, как острые зубы, блестят зазубрины…