Под небом Индии - Ренита Де Сильва

– Баба́ дал мне свое благословение, – продолжил Арджун.

Он встретился с Ситой взглядом, и в его глазах читались одновременно страх и вызов – свидетельство того, что у него тоже был внутренний стержень, который продемонстрировала Мэри, когда, гладя себя по животу, сказала Сите, что намерена оставить ребенка.

– Я думала, ты собираешься баллотироваться на выборах и управлять королевством, как отец, – резко ответила Сита, желая скрыть досаду.

– Нет никакого королевства, ма.

Голос ее сына звучал одновременно спокойно и разочарованно. Он словно говорил со старухой, несущей бред.

– Это наше королевство, и никто не убедит меня в обратном! – крикнула Сита.

Арджун вздохнул.

– Я никуда не уезжаю, – примирительным тоном произнес он.

– Мы члены королевской семьи, и нам не положено работать. Наш долг – управлять своими подданными.

Словно не услышав ее слов, сын продолжил:

– Я возглавлю представительство компании дяди Правина в этом штате.

Сита отвернулась, признавая, что, проигрывая деверю битву за сына, которого она присвоила именно ради того, чтобы не позволить ему захватить власть в королевстве, она получает по заслугам. Правину пришлось долго ждать, чтобы ей отомстить, но его час наконец настал.

Прия

Наследие. 2000 год

– Ты слишком худая, тебя нужно покормить, – засопела бабушка Сита.

Впрочем, ее взгляд был мягким. Она не могла наглядеться на Прию.

Бабушка изо всех сил старалась делать вид, будто все нормально, однако она стала лишь бледной тенью той крикливой властной женщины, которой была раньше. Прия мысленно поблагодарила отца за то, что он уговорил ее приехать в Индию.

Когда отец сказал, что бабушка умирает, Прия ему не поверила. Ее дадима всегда была чрезвычайно сильной. Даже смерть должна была испугаться ее железной воли – так же, как боялись все, кому доводилось иметь дело с бабушкой Прии.

Но теперь Прия убедилась в том, что отец говорил правду. Это причиняло ей боль, но в то же время отрезвляло.

Прия с бабушкой ехали в такси к дворцу, который когда-то принадлежал их семье. Отец отправился в свой офис, расположенный в главном городе региона, чтобы изучить отчеты. «Я присоединюсь к вам вечером, – сказал он. – Хочу убедиться, что в Нью-Йорке в мое отсутствие ничего не случилось».

Остановиться во дворце было его идеей.

«Твоя бабушка так никогда и не смирилась с тем, что нам пришлось продать ее дом… – размышлял он вслух, покупая билеты. – Что, если мы сделаем так, чтобы она остановилась в тех комнатах дворца, где когда-то жила?»

«Думаешь, ей это понравится?»

Отец пожал плечами.

«Кто знает? Я никогда не умел читать мысли твоей бабушки и понимать ее настроение».

«Это красивый жест, баба́. Уверена, она его оценит».

– Надеюсь, они сохранили его дух, – сопела бабушка Прии, когда они приближались к городку, которым она правила в недалеком прошлом. – Это было одним из условий продажи.

В ее голосе слышались язвительность и презрение.

Прия внезапно поняла, что бабушка говорит это, чтобы скрыть свою нервозность. Дадима боялась, что дворец изменился до неузнаваемости. В другое время Прию разозлил бы резкий тон бабушки, но теперь боль, которую она испытывала из-за рухнувшего брака, открыла ей глаза на эмоции, которые старая женщина пыталась скрыть за раздражительностью. Прия похлопала бы бабушку по руке, если бы ее дадима нормально реагировала на подобные проявления чувств. Но она была сварливой старухой, и этот жест со стороны внучки заставил бы ее заподозрить неладное, что привело бы к расспросам.

А Прия этого не хотела.

Категоричных суждений бабушки она бы просто не выдержала. Дадима отговаривала ее выходить замуж за Джейкоба, и мысль о том, что она будет злорадствовать, казалась Прие невыносимой.

А это, несмотря на болезнь дадимы, было бы неизбежно.

Такси ехало вверх по холму. Их взглядам предстал дворец, такой же великолепный, роскошный, недоступный, как и всегда.

Когда Прия рассказывала друзьям о своем детстве, они восклицали: «Ух ты, как же тебе повезло!» Они ничего не понимали, но Прие не хотелось вызвать у них недоумение жалобами на детство, проведенное в роскоши. Однако правда заключалась в том, что она чувствовала себя очень одинокой в этих грустных ветшавших комнатах, полных потускневшего великолепия, покрытой паутиной славы и призраков прошлого…

Они шли через городской сад, разбитый перед дворцовыми воротами. Буйство красок, настоящий калейдоскоп цветов. Смеющиеся дети. Семьи, выбравшиеся на пикник.

Этот сад всегда был веселым и немного диким. После него сады на территории дворца казались унылыми. Они были слишком идеальны. Слишком однообразны.

Возможно, именно поэтому, когда психолог спросил Прию о месте, где она чувствовала себя счастливой, женщина подумала именно об этом саде. Его разнородная, радужная красота ассоциировалась у нее со счастьем.

На одной из скамеек сидела старая женщина. Ее лицо показалось Прие смутно знакомым. Женщина смотрела на дворец.

– Это… – начала было Прия, но дадима оборвала ее.

– Ты можешь в это поверить?! – воскликнула она.

Бабушка глядела прямо перед собой, сидя совершенно неподвижно. При виде дворца ее старое больное тело напряглось. Казалось, от ее взгляда не мог ускользнуть ни один уголок, ни одна трещина. Проехав через открывшиеся ворота, такси покатило по длинной широкой подъездной дороге, с двух сторон которой тянулись газоны.

– Они выкрасили его в белый цвет!

Бабушка произнесла слово «белый» таким тоном, словно речь шла о худшем из преступлений.

– А разве раньше он не был белым? – отважилась спросить Прия.

– Он был кремовым, – резко ответила бабушка. – Розовато-кремовый цвет рассвета на исходе ночи.

– Дворец разбудил в тебе поэтическое вдохновение, дадима, – сказала Прия, стараясь, чтобы ее голос звучал беззаботно.

– Это был мой дом, – прошипела бабушка. – А они его разрушили.

Она продолжала фыркать, пока ее и Прию провожали в большое элегантное фойе, где им предложили сок зеленых манго и бурфи, завернутые в креповую бумагу.

– Все поддельное. Дешевые безделушки. Где антиквариат, который был у нас?

Прия закусила губу. Бабушка уже утомила ее. Как и сама жизнь. Прие хотелось войти в свою комнату, закрыть дверь, задернуть шторы и уснуть. Забыться.

– Прошу вас, пойдемте, – сказала безупречно одетая женщина с идеальным произношением.