Под небом Индии - Ренита Де Сильва

– Ты и так отнял у меня слишком много лет жизни, Джейкоб. Больше этому не бывать, – пообещала она.

Чуть позже Прия стояла на площадке винтовой лестницы, глядя на длинную широкую подъездную дорогу, газоны, фонтаны, ворота и сад за ними, полный буйных цветов. Он выгодно отличался от аккуратных клумб на территории дворца.

Прия часто приходила сюда после особенно тяжелых разговоров с бабушкой, чтобы посмотреть на этот дикий веселый сад. Это всегда успокаивало ее бешено колотившееся сердце; гнев Прии на саму себя за то, что она позволила бабушке вывести ее из равновесия, постепенно утихал, и девочка начинала чувствовать некое подобие покоя.

Поэтому она пришла сюда и сейчас, сделав это почти неосознанно. Ноги словно сами привели ее в то место, где Прия чувствовала себя счастливой.

Сад остался таким же, каким она его помнила, а возможно, даже стал еще более диким и прекрасным. Прия почти ожидала увидеть там женщину, сидящую на одной из скамеек…

Мэри. Она и правда была в саду, поняла Прия. Мэри постарела, однако ее все равно нельзя было ни с кем спутать. Это она сидела на скамейке, когда их такси ехало через сад…

Теперь ее там уже не было. Однако, глядя на сад и мысленно повторяя данное себе обещание – не позволить действиям мужа разрушить ее жизнь и уверенно смотреть в будущее без него, – Прия поняла, что у нее в голове начинает формироваться идея.

Мэри

Посетитель. 1940 год

Однажды утром Мэри готовила вместе с детьми. Был день рождения матери Рут, и они решили испечь пирог. Мука́ покрывала лица, столы и полы. Вошла сестра Кэтрин.

– Мэри, к тебе посетитель, – сказала она.

Несмотря на многочисленные неудачи, сердце женщины подпрыгнуло. На нем расцвела надежда.

Заметив это, сестра Кэтрин добавила:

– Нет. Прости, Мэри.

Сердце Мэри упало.

Она, разумеется, понимала, что это не могла быть Сита или ее служанка, явившаяся, чтобы вернуть Ричарда, однако все равно надеялась на то, что королева очнется и изменит свое решение. Отказаться от этой надежды означало бы сдаться.

Как бы иррационально это ни было, сад, разбитый Мэри у ворот дворца, символизировал для нее обещание того, что сын однажды к ней вернется. Пока жил сад, жила и надежда.

Мэри вышла в приемную, вытерев руки о фартук и убрав волосы с лица.

В саду, где было множество цветов и фруктовых деревьев, за которыми Мэри ухаживала в свободное время, стоял мужчина, глядевший на школу.

Он был высоким, худощавым и немного сутулился, словно извиняясь за свой рост. Узловатые руки, свисавшие вдоль тела. Длинные пальцы. Что-то в его позе…

Мэри кашлянула.

Мужчина обернулся.

Густые локоны, обрамлявшие угловатое бородатое лицо. Морщинки возле рта и глаз, свидетельствовавшие о веселом нраве. Крючковатый нос. Устремленный на нее пристальный взгляд. Такие знакомые глаза, искрившиеся от смеха и лившие слезы в тот судьбоносный день, когда ее жизнь в первый раз бесповоротно изменилась. Лицо, так часто являвшееся ей в счастливых воспоминаниях.

– Амин!

Глаза мужчины засияли, и он улыбнулся. На его щеках появились ямочки. Перед Мэри вновь стоял друг детства. Она не будет думать о подруге, которая оказалась предательницей и воровкой. Не будет…

– Мисси Баба́, – произнес Амин.

Имя, которого она лишилась, поднявшись на борт корабля, увезшего ее в Англию.

– Я недавно услышал о женщине, которая одинаково хорошо обращается с растениями и детьми. Говорят, она способна уговорить и тех, и других сделать что угодно, так что я решил прийти сюда и увидеть ее своими глазами!

Мэри рассмеялась, сама удивившись этому. Когда она в последний раз смеялась?

Монахини тоже явно были удивлены. Выглянув из двери, они улыбнулись Амину с благодарностью и одобрением.

– Я слышал, что ты делаешь столько добра детям этого городка, что уже успела превратиться в святую! Это твое покаяние за то, как ты обращалась со мной в детстве?

Мэри вновь рассмеялась, и Амин подхватил ее смех.

Продолжая смеяться, он постучал себя по носу.

– На тебе что-то белое. Это твой нимб? Если да, то его нужно поправить. Разве он не должен быть над головой?

– Это мука́, ты, обезьяна! – ответила Мэри, хихикая.

Впервые за долгое время она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Это было эхо давно забытой радости и беззаботного детского веселья.

– Грунтовая дорога, ведущая к реке, и водонапорная башня. Они все еще здесь. Ничего не изменилось.

– Да, – ответил Амин.

Он привез Мэри в родной городок, по улицам которого она когда-то бродила, уверенная, что ее жизнь никогда не изменится. Что ее любят и оберегают.

Амин жил в доме своего детства вместе с маленьким сыном, Джахидом, и старой, ослепшей от катаракты матерью. Она потрогала лицо Мэри и поцеловала ее в лоб.

– Как ты выросла! – сказала женщина.

Пуская пузыри, Джахид улыбнулся Мэри беззубыми деснами, и она попыталась подавить тоску по собственному мальчику. Станет ли она когда-нибудь частью его жизни?

Амин работал лодочником, перевозил людей через реку.

– Ты исполнил свою детскую мечту, – улыбнулась Мэри.

– В лодке я думаю о нашем детстве. О том, как мы пускали камешки по воде, мчались за воздушными змеями и устраивали гонки бумажных корабликов. Какими счастливыми мы тогда были, правда?

– Да.

Амин хотел стать лодочником, а Мэри мечтала выйти замуж за красивого мужчину вроде папы и родить много детей.

Ты осуществил свою мечту, Амин, а вот моя мечта изменилась. Теперь я хочу лишь вернуть своего сына.

Она прикусила язык с такой силой, что почувствовала горьковатый железный вкус крови.

– Слыша эхо нашего смеха и видя нас в детстве, я хочу, чтобы мы снова стали детьми. Но тогда у меня не было бы Джахида.

– Кто мать Джахида? – нерешительно спросила Мэри.

Они сидели на подвесном мосту, на котором были в тот день, когда мир Мэри впервые перевернулся. По воде шла рябь, а мост, такой же шаткий, как и всегда, раскачивался на ветру. В этот раз, ступая на него, Мэри даже не моргнула.

– Ты больше не боишься, – заметил Амин.

– Нет.

Она потеряла все, что было ей дорого. Чего еще ей бояться?

– Моя жена умерла, рожая Джахида, – сказал Амин. – Мы с матерью заботимся о нем как можем.

Мэри закрыла глаза и подняла лицо к солнцу. Человеческая жизнь была полна горя, а судьба то стирала различия, то подчеркивала их.