Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

– Мы все должны делать вид, что ничего непроизошло. Я понимаю, Джорджи, – обернулся Кирилл Александрович к ГеоргиюАлександровичу, – как тебе это тяжело. Ты – отец. Но и ты, и Полли, иКсения должны быть веселы и безмятежны. Если распространится слух, что какие-тоаферисты на глазах у всего мира похитили кузена русского царя, престижРомановых, и без того подмоченный злодейским убийством отца, будет совершенноподорван. А ведь в Москву прибывают восемь иноземных наследных принцев,четырнадцать глав правительств, три десятка чрезвычайных посольств…

Симеон Александрович, швырнув на столкарандаш, перебил старшего брата:

– Это просто бред! Какой-то доктор! Чтоэто? Кто это? Он просто сумасшедший! «Орлова» ему подавай! Какова наглость!

Из слов московского генерал-губернатора яничего не понял. Доктор? Орлов? Который из Орловых – обер-камергер или товарищминистра внутренних дел?

– Да-да, в самом деле, – кивнул еговеличество. – Известно ли что-нибудь про этого доктора Линда?

Кирилл Александрович обернулся к начальникудворцовой полиции, которому по должности полагалось знать про всё,представляющее хотя бы мало-мальскую угрозу для августейшей фамилии, а сталобыть, вообще про всё на свете.

– Что скажете, Карнович?

Полковник встал, поправил очки с синимистеклами и прошелестел совсем негромким, но удивительно отчетливым голосом:

– Преступника с таким именем натерритории Российской империи до сих пор не было.

И снова сел.

Наступила пауза, и я почувствовал, что насталмомент, когда я должен выйти из роли бесплотной тени.

Я осторожно кашлянул, а поскольку в гостинойцарило полнейшее молчание, этот звук прозвучал достаточно явственно. КириллАлександрович и Симеон Александрович изумленно обернулись, словно впервыезаметив мое присутствие (впрочем, не исключаю, что так оно и было), а ГеоргийАлександрович, хорошо знавший, что я скорее подавлюсь собственным кашлем, чемосмелюсь без нужды привлечь внимание к своей персоне, спросил:

– Ты хочешь что-то сообщить, Афанасий?

Здесь уж на меня обратили взоры и всеостальные высокие особы, к чему я совершенно не привык, так что не смог унятьнекоторого дрожания голоса.

– О господине Фандорине, том самом, чтовчера… оказался свидетелем злодеяния. – Я справился с волнением ипродолжил уже ровнее. – Сегодня утром, когда по известной причине у нас вдоме наблюдалось некоторое волнение, господин Фандорин сидел на террасе ипреспокойным образом курил сигару…

Симеон Александрович раздраженно оборвал меня:

– Ты и в самом деле полагаешь, что нам игосударю императору так уж необходимо знать, как провел утро господин Фандорин?

Я немедленно умолк и поклонился еговысочеству, не смея продолжать.

– Помолчи, Сэм, – резко прикрикнулна младшего брата Георгий Александрович.

У Симеона Александровича есть несчастливаяособенность – его никто не любит. Ни родственники, ни приближенные, нимосквичи, ни даже собственная супруга. Такого человека любить трудно. Говорят,покойный государь для того и назначил его генерал-губернатором в Москву, чтобыпореже видеть. И еще для того чтобы удалить от двора окружение его высочества,всех этих смазливых адъютантиков и подкрашенных секретарей. Увы, обыкновенияСимеона Александровича ни для кого секретом не являются – о них судачит всёобщество. Вот и сегодня, едва войдя в прихожую (и прибыл-то самым последним,уже после государя), его высочество с оживлением спросил меня: «А что это закрасавчика я повстречал сейчас на лужайке? Этакого тоненького, с желтымиволосами?» Я почтительно объяснил великому князю, что это, верно, былангличанин мистер Карр, но внутренне испытал некоторое потрясение – как можно,зная причину, по которой созвано чрезвычайное совещание, давать волю своим наклонностям?Да дело даже не в наклонностях – очень уж у его высочества характер нехорош.

– Говори дальше, Афанасий, – велелмне Георгий Александрович. – Мы все тебя внимательно слушаем.

Я не мог не отдать должное выдержанности имужеству моего господина. Обыкновенный человек, отец похищенного ребенка,метался бы, кричал, рвал на себе волосы, а его высочество ни на миг не утратилконтроля над собой, разве что курил папиросы одну за одной. В такие минутыособенно остро сознаешь, какой высокий почет и какая несказаннаяответственность служить персонам императорской крови. Это особенные люди, нечета все прочим.

– Осмелюсь доложить, – продолжиля, – такая невозмутимость со стороны лица, осведомленного о случившемсянесчастье, показалась мне странной. Я подошел к господину Фандорину и спросил,не удалось ли ему обнаружить в парке еще каких-нибудь следов. Он ответил:«Вторая карета, что стояла близ лужайки, с которой похитили мальчика, уехала внаправлении Большой Калужской. Служитель у парковых ворот видел быстро движущийсяэкипаж с плотно задвинутыми шторами на окнах». «Так что же вы молчите? –говорю ему я. – Нужно немедленно сообщить в полицию!» А он мне увереннотак: «Что толку? Теперь ничего не сделаешь». И присовокупил следующее.

Тут я намеренно сделал маленькую паузу иповторил слова Фандорина в точности, как запомнил:

– «Нужно ждать письма от Линда». Да,именно так: «Нужно ждать письма от Линда». Я, признаться, не понял, про какоеписьмо он толкует, а последнего слова и вовсе не разобрал. Но теперь точно припоминаю,он сказал «Линд». Затем меня позвали к телефону, и разговор прервался. Однакоже получается, что господин Фандорин заранее знал про письмо и про Линда.Позволю себе также обратить внимание вашего императорского величества и вашихимператорских высочеств на то обстоятельство, что вчера господин Фандоринвозник на месте похищения явно не случайно. Для случайного прохожего ондействовал слишком решительно, говорил довольно странные вещи и опозналпредводителя разбойников – назвал фамилию «Пендерецкий».

Полковник Карнович подал голос из своего угла:

– А вот про Леха Пендерецкого по прозвищуБлизна я кое-что выяснил. Это один из предводителей преступного мира ЦарстваПольского. Налетчик, вымогатель, убийца, но осторожен и ловок – до сих порвзять его с поличным не удавалось. По слухам, Близна имеет связи с уголовнымисообществами многих стран Европы. Труп отправлен в морозильном вагоне наопознание в Варшаву, но, судя по приметам и данным бертильонажа, это и в самомделе Пендерецкий.

– Откуда же Фандорин знал про этогосубъекта? – задумчиво произнес Кирилл Александрович.