Под созвездием северных «Крестов» - Александр Бушков

«Прожарка», баня, то есть, с местным колоритом: тугиегорячие струи, клубы пара, голые тела – некоторые синие от наколок…

Наконец, выдача матраца-одеяла-подушки-миски-кружки-ложки:«распишись-ка». Прапор, который выдачей заведовал, наметанным глазом огляделнебогатый прикид Алексея, хотел было предложить помощь насчет «продать-купить»,но, наткнувшись на угрюмый взгляд, ничего не сказал.

Ну, вроде, все.

Оделись, выстроились, и в сопровождении усача гуськомдвинулись на свежий воздух. Шли недолго – до поста в этом же здании, где их ужеподжидал очередной камуфляжник с лейтенантскими погонами, такой же деловитый исурьезный. И все по новой: фамилия, за что определен в «Кресты» – и далее потексту. На вопрос за что сидишь «адидас» вскинулся:

– Да ни за что, командир. Ментам просто палку срубить надобыло, вот и повязали на улице, бля буду!

Сержант устало поднял взгляд и спросил:

– А по версии следствия?

«Адидас» тут же стух и проворчал, запахивая полы куртки:

– Ну, если по версии… То, как водится… грабеж. Это… группойлиц по предварительному сговору.

– То-то…

После чего сержант споро распределил вновь поступившихклиентов по корпусам, и разбившиеся на две группки, ведомые цириками,постояльцы разошлись в разные стороны.

Через двор, в обход двухэтажного строения, по расчищеннойдорожке налево. Разговорчики в строю прекратились, все как-то прониклись иосознали: вон она, последняя пересадочная станция, транзитный вокзал, откуданекоторые отправятся дальше – в увлекательное турне по лагерям и «химиям», аиным, дай-то бог, посчастливится не попасть на поезд и вернуться к обыденнойжизни… Молчали и конвоиры, и лишь снежок скрипел под ногами – «хрусть,хрусть…». Темнел на фоне подсвеченного луной неба купол «Крестовской» церкви.

Вошли в корпус, тот, что расположен дальше от Невы;скучающий человек в будке нажал кнопку, щелкнул замок, впередиидущий конвоироткрыл дверь – плексигласовую, помутневшую от времени и частых касаний плиту,примастряченную к решетке, – позадиидущий дверь закрыл. Короткий коридор,еще одна дверь…

И вот они в центре «креста», куда сходятся диаметральнымилучами отделения четырехэтажного корпуса. Наверное, Алексей должен был ощутитьчто-то вроде смятения: он на перекрестке четырех дорог, где налево пойдешь – вкамеру попадешь, направо – то же самое, прямо-назад – аналогично… но разумнаотрез отказывался от символических аналогий и поэтических сравнений. Все былопрозаично и примитивно: пол, опять же, выложен плиткой, желто-красной, постенам тянутся металлические огражденные переходы, соединяющие между собойгалеры – коридоры с камерами, над головой натянута сетка, совсем такая же, какв лестничных пролетах некоторых «сталинок» – во избежание случайного (а, скореевсего, преднамеренного) падения вдребезги несознательных граждан.

Еще одна беседа с представителем племени надзирателей, наэтот раз беседа тет-а-тет, с ласковым заглядыванием в глаза, задушевная – силнет. Ни дать ни взять, на приеме у психиатра. Да и вопросики плешивый майорзадавал под стать психиатрским: ни о чем. Может быть, он и сам не вполневъезжал, о чем спрашивает будто бы невзначай, между делом, за разговором. Аможет быть, просто скучно парню, поболтать не с кем… Ну, типа: на зоне служил,да, старлей? И как там? Ага… Куришь? И я тоже. А ты наш, православный?.. Да ник чему, просто так спросил. Кстати, в Чечне не был? А мне вот довелось, двепули в бедре вот от мусульман окаянных… ну да ладно, не о том мы. Вот вижу, внесознанку играешь. Это, конечно, не мое дело, совершал ты преступление илинет, но на ментов-то зла не держишь, что укатали? Ну и правильно, у них свояработа, у нас своя… Первая ходка, да? А тачку водишь? И я вожу. Ну да, гаишникиобурели вконец, а что делать – все кушать хотят, правда?..

И так далее. Наконец майор вздохнул, потянулся, сделалотметку в какой-то табличке, заключенной в фанерную рамку, похожую на биту длялапты, и кивнул ожидающему вертухаю:

– Давай-ка в четыре-шесть-*.

В сопровождении вертухая поднялись по гремящим ступеням натретий этаж, сопровождающий отдал бумажки очередному охраннику. Охранникпосмотрел на Карташа одним глазом, как курица на зерно, и буркнул ворчливо:

– Прямо по галере до камеры доходишь, своими ножками, и тамостанавливаешься, понял? Спокойно доходишь, понял? Нет у меня людей за ручкутебя водить.

Чего ж не понять…

Карташ прошел по галере на ватных ногах, как будто в концеего ждала «стенка», увидел трафаретную надпись на двери «46*» и послушноостановился.

Кто именно его подставил, Алексей сейчас старался не думать.Может быть, объект, для которого плела свою загадочную паутину контораГлаголева, расшифровал Карташа и решил устранить помеху в лице старлея. Ну, притаком раскладе, Кацуба, дай бог, вытащит… если, конечно, захочет… А вот ежелитак и было задумано во имя каких-то там высших целей, и посадка Алексеяявляется неотъемлемой частью Глаголевой схемы… Об этом размышлять не хотелось.Карташ полагал себя реалистом и касательно гуманизъма конторы иллюзий не питал,но – от этого легче не становилось. Так что на данный момент он знал толькоодно – как, впрочем, и все попадавшие в аналогичную ситуацию, во все времена,во всех странах на всех континентах: тебе не поможет никто, кроме тебя. Иликроме совсем уж фантастической ситуации. В каковую, после всего случившегося (аесли откровенно, то и до), Карташ не верил.

– Лицом к стене повернись-ка, – услышал он за спиной иненароком оглянулся.

Сзади оказалась фигуристая тетка в форме, с забранными впучок непослушными волосами, подошла, пока Карташ мозговал о своей судьбинушке.

– Давай, давай…

Алексей повернулся лицом к бледно-зеленой стене.

Рыжая с грохотом провернула ключ в замке.

И Карташ мысленно вознес мольбу Господу, собрался, готовяськ худшему. В том, что его ждут с нетерпением, распростертыми объятьями и,весьма вероятно, заточками, сомневаться не приходилось: «тюремное радио»наверняка уже сообщило, что к ним едет бывший вертухай. На перо, разумеется, непоставят, но жизнь постараются устроить такую, что и гестаповские застенкипокажутся Французской Ривьерой, это к прокурору не ходи…

За все время службы при полкаше в комиссии по контролю заисполнением наказаний, Карташ, хоть в тюрьмы ни разу не заглядывал, зато сразличными инспекциями посетил чертову тучу исправительно-трудовых учреждений;бывал в «красных» зонах, наведывался и в «черные». Видывал ИТУ, где царитформенный беспредел – либо со стороны оперов, либо со стороны контингента, безразницы, – и ИТУ, где имел место быть относительный порядок. Да и самведь, кстати, после истории с генеральской дочкой, после опалы вертухаил, –слава богу, на вполне мирной и спокойной зоне… ну, если не считать, конечно,финального «Пугачевского» бунта. Так вот, с инспекциями он объездил чуть ли невсю страну, и везде, везде видел одно и то же. Поэтому сейчас Алексей ничуть несомневался в дальнейшем ходе событий, в том, что его ждет. Камера наверняка –метров пятнадцать квадратных, рассчитанная душ на десять; камера, в которуюзапихнуто человек тридцать. Авторитетные товарищи, ясное дело, расположились накозырных местах, возле забранного решеткой окошка, отгородившись от прочихширмочкой или занавесочкой – границей, за которую переступать имеют право лишьизбранные да специально приглашенные – для разруливания каких-либо вопросов. Уних и холодильничек наверняка присутствует, а может, и телевизор имеется.Прочие же вынуждены делить оставшуюся площадь «по-честному». Спать по очереди,хавать по очереди. Зачмуренные тоскуют под нарами или возле параши. Воняетсыростью развешенного в проходе бельишка, человеческим потом, табаком, чифирем.Каждого вновь прибывшего, и Карташа в том числе, ждет «прописка» – жестокое иунизительное испытание, устраиваемое верховодящими расписными (или же бритыми)с целью определить статус новенького. И от того, как поведет себя этотновенький, будет зависеть его дальнейшая судьба – что в хате, что, не приведибог, в лагере: станет он «петушком», «машкой», то бишь опущенным, станет липростым «мужиком» или же добьется уважаемого положения в «обществе» – пусть ине будучи вором… А «прописывать» его будут не по-детски, это факт: смотри вышепассаж о бывшем вертухае…