Виновный - Лайза Баллантайн

— В каком смысле?

Себастьян на секунду потерял самообладание, утонув в омуте нарисованной Джонсом абстракции.

— Когда Бен, по твоим словам, разбил себе нос и его кровь попала на твою одежду и обувь, что ты почувствовал?

— Ничего особенного. Кровь как кровь. Кровь есть у всех.

— Понятно, значит, когда ты пошел домой, испачканный кровью Бена, ты чувствовал себя вполне нормально?

— Ну да. Это же естественно.

Себастьян посмотрел в верхний угол экрана, вспоминая что-то. Его губы снова растянулись в тонкую улыбочку.

— А когда Бену было больно, как ты себя чувствовал?

— Так это же ему было больно, а не мне. Я ничего не чувствовал.

— А как ты думаешь, что чувствовал Бен?

— Ну, он упал, и у него пошла кровь, но так всегда бывает, если ударить нос. Иногда… даже не надо бить сильно… иногда человеку просто дают пощечину — и у него начинает идти кровь. Носы очень чувствительны.

Дэниелу словно дали под дых. Себастьян казался таким далеким. По другую сторону экрана будто начиналось другое измерение, где все их усилия спасти его были тщетны. Он был недосягаем, потерян. Сидящие в суде слышали, как мальчик, которому не хватало способности к сопереживанию, рассуждает на тему случайной жестокости, но Дэниел знал, что Себастьян говорит о том, как Кинг-Конг бьет его мать.

— Себастьян, ты ударил Бена и поэтому у него пошла кровь из носа? — спросил Гордон Джонс почти шепотом.

Дэниел удивился, что Себ его расслышал. Если бы мальчик находился в зале суда, Джонсу пришлось бы говорить громче.

— Нет, — ответил Себастьян.

— Кровь… это естественно, — повторил Джонс. — Кровь есть у каждого… Когда ты испачкался в крови Бена, ты ничего не почувствовал. Себастьян, ты когда-нибудь пачкался в крови другого человека?

— Э-э… в своей собственной… когда у меня были ссадины.

— Понятно, а в чужой?

Себастьян на секунду задумался, зеленые глаза посмотрели в сторону и вверх, что свидетельствовало о напряжении памяти.

— В маминой… Не тогда, когда я родился, потому что, когда человек рождается, всегда много крови и она попадает на младенца, а потом — если у мамы была ранка и она прикасалась ко мне, иногда на мне оставалась ее кровь.

— Понятно. Ты когда-нибудь делал так, чтобы у другого человека пошла кровь?

Ирен встала с протестом:

— Милорд, эти вопросы не относятся к делу.

Бэрон кивнул и громко кашлянул:

— Да, мистер Джонс, прошу вас не отклоняться от темы.

— Хорошо, милорд. Себастьян, ты помнишь, что сказал в полиции… сейчас я зачитаю стенограмму твоего допроса: «Ты знаешь, чья кровь могла быть на твоей рубашке? — Птицы. — Почему, ты что, убил птицу? — Нет, но я на днях видел уже дохлую и поднял ее. Она была еще теплой, и кровь у нее была липкая».

Ирен снова встала.

— Милорд, — начала она, но Бэрон жестом приказал ей замолчать.

— Я хочу выслушать ответ. Но, мистер Джонс, задайте вопрос яснее.

— Да, милорд, — сказала Ирен и села.

— Ты помнишь, как сказал это полицейским, Себастьян?

— Да.

— Почему ты подумал, что кровь на твоей одежде принадлежит не Бену, а птице?

— Я перепутал. Птица была в другой день.

— Понятно, в другой день. Ты причинил этой птице вред?

— Нет, — заявил Себастьян и запнулся.

Его глаза посмотрели вверх и в левую часть экрана, следуя за ходом мысли. Дэниел подумал, что тот выглядит как малолетний святой на судилище. Мальчик втянул нижнюю губу в рот и пососал ее. Потом выпустил со звуком, очень похожим на поцелуй.

— Я ей помог…

— Себастьян, расскажи мне про птицу. Что такого ты с ней сделал, что ее кровь попала на твою одежду?

Себастьян, вспоминая, закатил глаза к потолку. На большом экране они казались огромными.

— Ну… тогда на днях я, нашел в парке птицу. У нее было сломано крыло. Это был, кажется, голубь. Он все кружил по земле, потому что не мог взлететь. Он все равно умер бы, понимаете. Его бы съела лиса или кошка, или он просто умер бы с голоду…

— Понятно, так что же ты сделал?

Джонс стоял, развернувшись к присяжным, но каждый раз, обращаясь к Себастьяну, он бросал взгляд в сторону камеры.

— Я наступил ему на голову. Я должен был прекратить его страдания, но он все не умирал. Когти у него еще двигались. — Словно слов было недостаточно, Себастьян поднял обе руки к лицу и подергал скрюченными пальцами. — Поэтому мне пришлось его добить.

— Как ты это сделал? — спросил Джонс.

— Оторвал ему голову от туловища, и тогда… он затих. — Себастьян посмотрел вверх и влево, раздумывая. — Но на этот раз я уже испачкался в его крови.

Он повернулся, чтобы заглянуть в камеру. Потер ладони друг о друга, как если бы мыл их.

Дэниел изо всех сил сжал в замок спрятанные под столом пальцы. Они взмокли от пота.

— Себастьян, почему ты решил, что тебе нужно было убивать эту птицу? — прошептал Гордон Джонс, все еще отвернувшись от мальчика.

— Я же сказал вам. Она бы все равно умерла. Я должен был прекратить ее страдания.

— Ты мог бы отнести ее к ветеринару. Почему ты не захотел ей помочь? Почему решил убить?

— Не думаю, что ветеринары помогают голубям со сломанными крыльями, — возразил Себастьян; голос его звучал категорично и снисходительно. — Ветеринар тоже убил бы его, только иголкой.

Это слово — «иголка» — словно проткнуло кожу нависшего над залом молчания. По рядам прокатился шорох, будто все разом поерзали на стульях.

— Что ты почувствовал, когда птица умерла? — спросил Джонс.

— Ну, это была только маленькая птичка, и она была обречена, и мне было ее жалко. Но все равно лучше, чтобы она не мучилась.

— Бен Стокс был только маленьким мальчиком. Когда он умер, ты расстроился?

Себастьян моргнул два или три раза и склонил голову, как бы ожидая, что пальцы Шарлотты расчешут ему волосы.

— Ну… Я тоже только маленький мальчик. Почему всех интересует только Бен? Он уже умер, но я-то жив.

Повисла неестественная тишина.

— К свидетелю больше нет вопросов, милорд.

— Мисс Кларк? — вопросительно кивнул Бэрон.

Дэниелу было трудно дышать, но он не отрываясь смотрел на Ирен. Только что услышанное не лишило ее сил и храбрости.

— Себастьян, — начала Ирен.

Ее звонкий голос разбудил комнату. Себастьян, моргая, снова повернулся в камеру.