Башня Королевской Дочери - Чез Бренчли

— Господин барон, вы оказываете нам честь…

— Я исполняю свой долг, — перебил её барон; голос у него оказался под стать телу — густой и тяжёлый. Барон сердито огляделся — нет, не могла Джулианна пригласить его присесть на сундук, как собиралась. Впрочем, времени на раздумья не оставалось — в дверях появился третий гость, и Карел назвал его, почти в точности повторив предыдущий титул. Джулианна была поражена.

— Мадемуазель Джулианна, перед вами барон Имбер фон унд цу Карлхайм, сын-наследник графа Элесси.

Так что же, приехали оба барона? Машинально скрыв смятение под маской хороших манер, девушка вновь склонилась в реверансе, на этот раз чуть более глубоком и долгом, как и подобает женщине, встречающей наречённого жениха, или подданной перед будущим властелином.

Она не успела разглядеть его лица — услышала только имя да мельком увидела полускрытую мощным дядиным плечом фигуру. До чего же плохо освещена эта гадкая кривая хижина! Выпрямившись, девушка так и не подняла глаз, уставилась в пол и решила не давать воли пожиравшему её любопытству. Она осмелилась только взмолиться про себя — пусть жених окажется больше похожим на своего кузена, чем на дядю!

Он приветствовал её, назвав по имени, и добавил:

— Мадемуазель Джулианна, Господь был милостив и мы встретились даже на час раньше, чем я надеялся. — Его голос не походил на голоса его родственников, он был моложе и чище, чем у кузена, и не так груб, как дядин.

Джулианна подняла голову и увидела его лицо — оно тоже не походило на лица первых двоих гостей. Молодой человек был выше дяди, но на дюйм-два уступал двоюродному брату. Последние лучи солнца проникли сквозь открытую дверь и позолотили светлые волосы и короткую мягкую бородку. Из рассказов отца Джулианна знала, что её жениху двадцать лет, что он поздний сын родителей, дарованный Господом после бесчисленных дочерей. Улыбался он по-мальчишески застенчиво.

На краткий миг они застыли, глядя друг на друга. Джулианна тысячи раз представляла себе эту встречу, но даже подумать не могла, что её охватит такой трепет, что ей захочется разрыдаться от почти физического потрясения — и всё это произошло, и на глазах у девушки выступили слёзы. Ей хотелось упасть на колени и возблагодарить Господа и отца за их заботу о себе, за такой неожиданный дар.

Она задыхалась под вуалью, надеясь только, что молодой человек вспомнит о манерах, однако у того не нашлось времени — его дядя, старший барон Имбер, нетерпеливо пошевелился и хрипло заявил:

— Да это просто смешно! Что нам, обмениваться любезностями в хижине? В хлеву?

Он попытался выдворить всех из комнаты плавным движением руки, словно разгоняя гусей или слуг, но жест получился очень нелепый. Элизанда внезапно вцепилась в руку Джулианны, словно говоря выражением лица и пожатием пальцев: «Это не смешно. Я знаю, что это значит для тебя, я не собираюсь смеяться, но…»

Но Элизанда ничего не поняла, она, кажется, даже не заметила восторга, вспыхнувшего в Джулианне, как пожар вспыхивает в горах — неожиданно и неотвратимо. Пламя все ещё пылало в душе дочери тени, бесшумно, но жарко, а её смущение, как казалось ей самой, вот-вот поднимется в небо белым дымом. Да, это было смешно, вся сцена казалась ужасно нелепой, и поэтому Элизанда заподозрила, что Джулианна, подобно ей самой, едва справляется со смехом — но была не права. Джулианна с трудом справлялась с желанием, с жаждой, со страстной тягой снова и снова смотреть на него — но каждый взгляд кружил ей голову, и она не смела.

Дядя подсказал ей оправдание, дал повод не поддаваться настойчивому вопросу: «Смотрит ли он на меня? Или не смотрит? Он — он так же силён, как я, или, быть может, его можно победить?» Вероятно, старый барон был сердит с самого момента выезда из Элесси, когда узнал, что придётся собираться в дорогу за тем, что должно было быть доставлено прямо на дом. Разумеется, настроение его ничуть не улучшилось к данному моменту, и весь гнев был направлен на человека в рясе магистра, стоявшего за порогом.

Воспитанная на марассонской куртуазной вежливости — на её родине даже рабы говорили изысканными словами и намёками, — Джулианна была потрясена; все её зрение, слух, все её внимание потонули в стремительном потоке мыслей: «Он смотрит на меня? Что он видит? Не выдала ли я себя?»

Ей подумалось, что теперь она на всю жизнь привыкнет искать его внимания, не удовлетворяясь очевидными свидетельствами того, что оно и так принадлежит ей.

А может, и не привыкнет, подумала она, и поняла, что все уже решено.

— …я пошлю в свой лагерь и прикажу поставить там палатку для мадемуазель, — говорил барон Имбер, не тот, другой барон, не позаботившись даже о том, чтобы понизить голос, в котором клокотала ярость. — Ей предстоит стать матерью наследников Элесси, если будет на то милость Господня, так разве можем мы оставить её в этом свинарнике!

— Ночёвка в деревне гораздо удобнее, чем ночёвка в Лагере Ордена, — ровно, не обижаясь, ответил магистр Шеррол. — Мои братья избегают женского общества и могут решить, что нарушили свои клятвы, если в одном лагере с ними будет спать женщина.

— Что ж ей теперь, в дерьме спать, чтобы им угодить? Какой вред от неё может быть ночью, если она ничем не повредила днём? А как же ваши клятвы — «хранить и защищать»?

— Отряд всю ночь будет следить за деревней, барон.

— За пустой деревней. Я забираю девушку под свою опеку, там я хоть буду уверен в её безопасности.

— Нет, господин барон.

Последняя реплика исходила не от магистра Шеррола, а от Джулианны. Девушка сама удивилась собственной быстроте и напору, но не слишком озаботилась этим. Барон развернулся, глядя на неё; девушка глубоко вдохнула и попыталась смягчить свой отказ, но было уже поздно.

— Прошу прощения, мессир, но мой отец доверил мою безопасность искупителям, а прецептор Ордена послал меня в путь под защитой магистра Шеррола. Распоряжаться мною может только он, если, конечно, не откажется от опеки сегодня же вечером.

Она говорила очень мягко, но игла попала в цель. Мастер Шеррол даже дёрнулся, прежде чем ответить:

— До утра осталось не так много. Мы уже успели устроиться на ночлег. Поверьте мне, барон, мадемуазель Джулианну будут весьма старательно охранять, хотя она, возможно, будет вынуждена провести ночь с несколько меньшими удобствами, чем те, к которым она привыкла.

Про себя Джулианна поблагодарила его, а вслух негромко рассмеялась:

— Я дочь солдата, мессир, хотя прошло немало времени с тех пор, как мой отец отправлялся воевать с мечом в руках. — Она решила, что не помешает напомнить не только о прошлом, но и о нынешнем положении, занимаемом отцом. Этими словами девушка как бы говорила: «Подумайте об этом и прекратите спор». — Отдых в обстановке чуть менее роскошной нисколько не тяготит меня. Со мной мои друзья, и я могу насладиться покоем даже тут. И я не чувствую здесь ни малейшей опасности.

«Разве что от него, от этого медлительного юноши, на которого я не стану смотреть. А он все смотрит на меня, и смотрит, и смотрит…»