Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон

Но были у Тихона Сидоренко и другие вкусы и пристрастия. Еще два года назад этот грубый полуграмотный тип заглядывался на Лиду Эйдельман, бледную девушку, олицетворение нежности и музыкальности. После прихода немцев мерзавец начал преследовать ее, пока не добился своего: застал одну в лесу, завалил под куст и изнасиловал. Лида сопротивлялась изо всех сил, кричала и царапалась — но может ли совладать профессорская дочь с Тихоном Сидоренко? Униженной и оплеванной, ей оставалось лишь подняться на ноги, отряхнуться и бросить насильнику горькие слова презрения и отвращения.

Но Сидоренко был из тех мерзавцев, которых трудно обидеть. Он вовсе не собирался отпускать свою жертву на волю. И вот изумленная Лида слышит его приказ. Теперь они будут встречаться регулярно: один… нет, два раза в неделю. Он ведь давно за нею наблюдает. Лида встречалась с красными офицерами. И теперь, если она не хочет неприятностей с немцами, если ей дороги ее родители, то придется дважды в неделю проявлять благосклонность к нему, Сидоренко.

— Но я русская, русская! — затравленно выкрикнула Лида. — И мои родители тоже!

— Полно врать-то! Нынче-то все вы русские… — ухмыльнулся насильник.

Он уже принял свои триста грамм, и в воздухе стоит тяжелый запах перегара. Сидоренко равнодушно выслушивает поток ругательств, который обрушивает на него Лида:

— Подлец! Грязная свинья! Паршивый пес! Мы русские!

— Ну-ну, не сердись так, солнышко, — снова усмехается Сидоренко. — Я ведь о тебе забочусь…

Владыка мира! Еще чего не хватало — превратиться в наложницу Тихона Сидоренко! Но к кому обратиться за помощью? Кому пожаловаться, на кого опереться?

Как правило, грязные эти свидания происходили в лесу, но в дождливую погоду Сидоренко получал свое в пустующей Настиной времянке. Случилось так, что в один из октябрьских дней спрятавшиеся на чердаке Соломон и Вениамин стали невольными свидетелями очередного насилия над Лидой. Шел дождь, сосновые кроны пропитались водой, и бесконечная тоска сквозила в лесных зарослях, видных сквозь щели чердака. После полудня снизу послышались приглушенные голоса. Парни насторожились, Соломон приложил палец к губам: «Ш-ш…»

Один голос, сдавленный и раздраженный, явно принадлежал женщине:

— Что ты привязался ко мне, черт тебя побери?

— Ну-ну, солнышко, зачем так сердиться? — отвечал грубый мужской голос. — Давай лучше присядем…

Короткая возня. Звук пощечины.

— Как ты смеешь, подлец?

И снова мужчина — он говорит медленно, с остановками, заплетающимся языком:

— Ну и дела! Еврейка ударила русского! За это, знаешь ли, убивают! И твоих родителей тоже убьем. От нас никто не уйдет!

Женский шепот — отчаянный, идущий из глубины души. Только сейчас узнает Вениамин голос Лиды Эйдельман.

— Я не еврейка! — полушепчет-полукричит она. — И мои родители тоже русские! Рус-ски-е!

— Не вертись, дура!

Звуки возни становятся громче, они сопровождаются пыхтением и стонами. Вениамина охватывает ярость. Он срывается с места, но Соломон успевает вовремя схватить его за ногу.

— Куда?!

— Убью их обоих… и себя тоже!

— С ума сошел?!

Тишина внизу, только слышен негромкий плач Лиды.

— Я русская, русская… что ты пристал?

— Хорошо, хорошо… На-ка, глотни! — сонным голосом произносит мужчина.

Похоже, что он задремал, а Лида ушла. Парни вслушиваются в тишину. Снаружи играет свою однообразную мелодию дождь, а в ушах Вениамина звучит старая песня о погибшей любви:

Как будто сто лет назад слышал он эту песню. Не кошмарный ли сон приснился ему сейчас?

Нет, не во сне стали парни свидетелями позора Лиды Эйдельман. В самом деле, разверзлась земля под ногами этой девушки. Осень, непрерывный тоскливый дождь, смертельно больные родители, молчаливый мокрый лес, тьма, ползущая от дерева к дереву.

После долгих сомнений решила она обратиться за помощью к Роману Назаровичу Иванчуку.

С началом оккупации занятия в школе закончились, и Иванчук остался безработным. Десятки лет воспитывал он подрастающее поколение, пестовал и обучал. Многие его ученики воевали сейчас на полях сражений, страдали и терпели лишения. Кое-что понимал Роман Назарович и в большой политике. Он не сомневался, что в конце концов Гитлер потерпит поражение, хотя и не ожидал, что фашистам удастся всего за три месяца продвинуться так глубоко в сердце России. Тем не менее старый учитель продолжал верить в то, что неудачи нашей армии носят временный характер.

Он приветливо встретил Лиду. Девушка снимает плащ и садится к столу. На Лиде — красивое платье, хотя и несколько поблекла всегда сопровождавшая ее атмосфера аккуратности и чистоты. За те несколько месяцев, что не видел ее Иванчук, девушка словно постарела и съежилась.

Хозяева приглашают Лиду отобедать. Кислый украинский борщ, картофельные котлеты, стакан домашнего кваса. Простая еда, составленная из плодов хозяйского огорода.

После обеда Таня садится за вышивание, Мария Матвеевна моет посуду, а Роман Назарович и Лида беседуют в соседней комнате.

— Вот, хотела посоветоваться с вами, Роман Назарович, — с вымученной улыбкой произносит Лида.

Учитель закуривает трубку и слушает. Улыбка быстро исчезает с лица Лиды; перед Иванчуком — отчаявшаяся, сломленная девушка. Сначала она рассказывает о двух застрявших в Вельбовке смертельно больных стариках. Затем в комнате звучит имя отвратительного насильника Тихона Сидоренко. На щеках ее проступает румянец, черные глаза смотрят на собеседника из-под длинных ресниц. Лида говорит, глотая слова, будто боится потерять их. Тихон Сидоренко, подлец и насильник, угрожает, что убьет и ее, и родителей. Говорит, что они евреи, а евреев вырежут всех до одного.

Иванчук поднимается с места и начинает расхаживать по комнате с трубкой в руке. Затем он останавливается перед окном и смотрит на свой огород.

Старый учитель поворачивается к Лиде. Та сидит, сгорбившись и побледнев; на ее чистом, тщательно отглаженном платье — скверна и поражение. Старик советует ей немедленно переехать в Гадяч вместе с родителями. В городе сейчас много пустующих домов. Один такой есть, например, рядом с ним. Проживавшая там еврейская семья еще в августе уехала на восток, оставив ключи от дома у Романа Назаровича. Теперь он полагает, что семья Эйдельман может вселиться туда.

Они говорят о практической стороне дела. Нужна телега. Больные родители не в состоянии проделать такую дорогу пешком. Кроме того, остались еще кое-какие вещи. Иванчук и тут предлагает подходящее решение.

— Не выходите пока из дома, — говорит он. — Соберите вещи, и никому ни слова. Возможно, так удастся избавиться от Сидоренко. Я найду вам телегу.