Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон

Во второй половине октября на городских улицах Гадяча был расклеен приказ, обязывающий всех евреев — от детей до стариков — завтра в десять утра явиться на главную городскую площадь для всеобщей регистрации. Те, кто не явятся, будут жестоко наказаны.

Среди евреев немедленно вспыхнули споры: исполнять ли немецкое указание? Говорили разное. По мнению Шапиро, исполнение любых немецких приказов ведет к гибели. Необходимо спрятаться. Те, кто приготовил себе убежища, должны немедленно воспользоваться ими. Остальным тоже рекомендуется скрыться, кто где может. Из рассказов беженцев хорошо известно, что означает подобный приказ. Либо умертвят всех сразу, либо убьют детей и стариков, а трудоспособных отправят на каторжные работы. Так говорят беженцы — люди, испытавшие это на своей шкуре или видевшие, что произошло с их родными и близкими.

Так говорит глава общины. Но нелегко пойти против приказа, когда ты оказался между молотом и наковальней. Пассивные люди, привыкшие всегда и всюду исполнять указания любого начальства, полагают, что надо явиться на площадь. Есть и такие, кто уверен, что следует положиться на Божью волю. Среди сторонников исполнения приказа и Мойше Сохоринский, вечный оптимист. Глупости, говорит он. Немцы — известные любители порядка. Возможно ли такое, что они убьют сотни людей просто так, без суда и следствия? К примеру, в чем провинился я, Мойше Сохоринский? Никогда в жизни я не шел против властей — ни против русских, ни против немцев, будь они прокляты. С какой стати мне тогда прятаться?

Были и наивные простые люди, упорно не верившие в приближающуюся беду. Сапожник Ицхак из Садового переулка успел открыть мастерскую и прекрасно зарабатывал в последние недели. Он даже не думал прятаться — чего это вдруг? Зря он, что ли, шьет сапоги полицаям и даже нескольким немецким офицерам? Шьет даром — лишь бы не трогали и позволяли зарабатывать на пропитание! Какой смысл убивать такого полезного человека? Он сходит с семьей на площадь, запишется где скажут и вернется домой, в мастерскую. Кто-то ведь должен закончить сапоги для бургомистра Карпенко и для еще одного германского офицера!

Да, меняет человека тяга к деньгам. Хая-Сара Берман рассуждает примерно так же, как и сапожник Ицхак. Мечта о собственной лавке по-прежнему застит ей белый свет, по-прежнему надеется она повернуть назад колесо судьбы. Невозможно переубедить эту пузатую старуху. Подумаешь, записаться! Она пойдет и запишется, большое дело! А потом снова займется торговлей в своих двух комнатах на Вокзальной улице. Слушайте, что вам говорит Хая-Сара Берман: пройдет совсем немного времени, и вы увидите ее в собственном магазине с несколькими отделами и приказчиками в роскошных ливреях! А на цветных бумажных пакетах будет напечатано большими золотыми буквами: «X. С. Берман»…

С горечью и отвращением слушает Голда похвальбу свекрови. Уж ее-то глаза не слепит блеск золотых букв. Она несет прямую ответственность за жизнь маленькой Ахувы и, возможно, за еще одну жизнь, уже зародившуюся в глубине ее материнского живота. Опять вспыхивает ссора в семействе Берманов. Никак не могут поладить между собой две эти женщины. Берман мечется от матери к жене и обратно; по мягкости характера он не может стукнуть кулаком по столу, принять мужское самостоятельное решение. Так, в криках и спорах, проходит день. На Гадяч опускается вечер.

«Зарегистрироваться!» — взывает со стен приказ, напечатанный на двух языках: слева на немецком, справа — на украинском.

«Прятаться!» — стоит на своем Шломо Шапиро. В конце концов, спрятавшимся мало что угрожает. Если они увидят, что тем немногим, кто явится на площадь, немцы не причинят никакого вреда, всегда можно будет через пару дней выйти из укрытия и пройти регистрацию. Мало ли какая может быть уважительная причина: болезнь, незнание, отъезд…

Из уст в уста передают эти слова городские евреи. Кто-то в лихорадочной спешке строит укрытие. В вечерней тишине предательски стучат молотки и топоры, лопаты вонзаются в землю. Приглушенная речь, шорохи, лихорадочная возня. Ицик Слуцкий разделяет мнение Шапиро. Он никогда не ждет от жизни хорошего, этот низкорослый широкоплечий еврей с рабочими руками. До войны он посвящал все свое время фруктовому саду. Яблоки, сливы, груши, вишня… — десятки плодовых деревьев требуют постоянного ухода, и Ицик Слуцкий никогда не отлынивал от работы. А тут еще мальчишки не дают покоя. Стоит зазеленеть на ветках яблокам, как тут же лезут в сад незваные гости. Поневоле обозлишься на весь белый свет.

И уж если Ицик в принципе не верил никому из рожденных женщиной, то что тогда говорить о его отношении к фашистам! Явиться на регистрацию? Да лучше уж сразу повеситься. Не такой он дурак, чтобы самому отдаться в руки этим поганым убийцам. Если Мойше Сохоринский, привыкший верить в любую чепуху, желает совершить самоубийство — что ж, его воля, пусть идет на площадь. Он, Ицик Слуцкий, останется дома. Слава Богу, есть куда спрятаться.

Умелые рукц Слуцкого давно подготовили славное, хорошо замаскированное укрытие. Есть у Ицика пес по кличке Жук. Честно говоря, по причине старости он уже мало на что способен и никак не помогает хозяину в его вечной войне с мальчишками. Зато собачья будка Жука служит хорошим прикрытием для схрона. В подвале установлена глухая перегородка, а с другой ее стороны — свободное пространство с небольшим подземным туннелем, норой, которая выходит прямиком под собачье обиталище.

Чего только не придумывают люди, как только не исхитряются. Но совсем не радостны эти приготовления: страх и дурные предчувствия видны в глазах у каждого.

Идут приготовления и в штибле. Арон Гинцбург действует там от имени Старого Ребе, адмора Шнеура-Залмана, благословенно будь имя праведника. Над могилой — невысокий купол. Золотые буквы светятся на мраморных плитах. Малый огонек теплится в светильнике на столе — малый, но видный отовсюду, с земли и с небес. Арон хранит его от темных сил ситра ахра, заботится, чтобы, Боже упаси, не погас. Не уснет, не задремлет хранитель Негасимого огня. Добавилось серебра в его бороде, красны глаза от бессонницы, но не сдается Арон Гинцбург, не уходит со своего поста.

Ему помогает сын Лейбка. Он теперь все время с отцом, этот паренек, который прежде думал лишь о проказах и налетах на чужие сады. Его загорелое лицо потемнело, щеки ввалились, в глазах поселилось выражение сосредоточенности. Повзрослел парень. Он послушно исполняет все указания отца, приносит ему еду, служит связным между штиблом и евреями Гадяча.

Гинцбург уверен, что только Ребе в состоянии спасти людей от уничтожения. Фашисты не осмелятся приблизиться к могиле, а если попробуют — узнают на себе силу Господней руки.

Когда до Арона доходит известие о расклеенном приказе, он посылает Лейбла в город. Пусть созовет всех сюда, под защиту адмора. Опасно сейчас ходить по улицам города, но Лейбка подчиняется — надо спасать людей. Главное — не попасться на глаза Карпенко или Маргарите Фридриховне. Мальчик понимает, что это верная смерть и ему, и, возможно, всем прочим членам семьи. Но посланец праведного дела все ловушки обойдет — вот Лейбка и обходит, стучится в двери, передает испуганным людям благую весть. Держите выше голову и не бойтесь! Отправляйтесь в штибл — там не случится с вами ничего дурного!