Марсиане - Ким Стэнли Робинсон

Темное небо, темное море. Сакс поднялся со скамьи и двинулся дальше, держась за перила вдоль дороги. Подумав вдруг о Мишеле, он крепко стиснул зубы. Мишель был бы рад этой великой необъяснимости внутри них. Саксу следовало научиться относиться к ней так, как относился Мишель.

Но напряжение мышц не тормозило и не перенаправляло хода мыслей. Он простонал и вновь двинулся искать Майю.

В другой раз, размышляя над этими же вопросами, он спускался по горной дороге и нашел Майю в одном из обычных ее мест. Они пришли к скамейке и, усевшись на нее, стали наблюдать за закатом, держа в руках сумки с едой. Тогда Сакс заявил ей:

– Того, что делает нас людьми, на самом деле не существует.

– Это как?

– Ну, мы просто животные в основном. Но мы обладаем сознанием, которое нас выделяет, потому что у нас есть язык и есть память.

– Которые существуют.

– Верно, но единственное, почему они функционируют, – это наше прошлое. Мы его помним, учимся по нему. Все, что мы знаем, досталось нам из прошлого. А прошлое остается прошлым и, собственно говоря, не существует. Его присутствие внутри нас – всего лишь иллюзия. Вот и получается: того, что делает нас людьми, на самом деле не существует!

– Я всегда говорила то же самое, – сказала Майя. – Только объясняла по-другому.

– «Технология – это умение организовывать мир таким образом, чтобы нам не приходилось его испытывать», – прочитал Сакс в одной из дикарских рапсодий и вышел на прогулку.

Оказавшись на горной дороге, он увидел, что здесь прошел атмосферный фронт. Небо на востоке затянуто было черными облаками. Вечернее солнце пробивалось сквозь них, окрашивая западный край участка бури в тусклое серебро. Над городом же воздух был неподвижным и блеклым – темный воздух между темными гладями моря и облаков. Глядя на отражения города в гавани, он заметил, что поверхность воды кое-где покрывалась рябью, кое-где была ровной, а границы между этими участками были очерчены с удивительной резкостью, хотя ветер, по идее, всюду дул одинаково. Это казалось загадочным, пока он не догадался, что на плоских участках просто могла остаться тонкая пленка масла. Должно быть, у кого-то протек двигатель лодки. Если взять образец из воды и из всех лодок, можно выяснить, кто это был.

Готовясь к своей морской прогулке с Энн, Сакс провел ряд исследований личности ученых. Он выяснил, что Маслоу делил ученых на теплый и холодный типы, которые обозначал зеленым и красным цветами – по его словам, чтобы избежать ассоциаций с нежелательными субъективными оценками, что вызвало у Сакса улыбку. Зеленые ученые были сдержанны и расчетливы, любили четкие доказательства, во всем искали закономерности, объяснения, логичность, простоту. Красные же ученые были несдержанными, теплыми, интуитивными, склонными к мистике и находящимися в поиске пиковых моментов «понимания таковости».

– Ну и ну! – проговорил Сакс.

Он вышел на прогулку. Вверх по проулку над Парадеплацем – там был высажен ряд красных роз, которые сейчас цвели, и он остановился, чтобы рассмотреть идеальные лепестки одной молодой розы, понюхать ее с близкого расстояния. Темно-красный бархат на фоне оштукатуренной стены. «Ну вот, – сказал он себе, – теперь я задумываюсь, почему они красные».

Космология и физика частиц слились в единую науку еще до рождения Сакса, и все последующее время надежда обеих сторон возлагалась на великую единую теорию, которая совместит в себе и квантовую механику, и гравитацию, и даже само время. При этом всю его жизнь физика становилась все более и более сложной: предполагаемые микроизмерения принимались как должное, а симметрии довольно простых, но пугающе малых струн приводились в качестве доказательств даже при том, что они были во много раз меньше, чем минимально различимые, – и саму их ненаблюдаемость можно было доказать математически. Поэтому поиск единой теории, как указывал Линдлей, служил чем-то сродни духовному поиску, мессианскому движению в религии, в которую переросло научное мировоззрение. А потом он встретил Бао Шуйо.

Зимой в Да Винчи Бао мало-помалу рассказала ему о последних новинках в теории суперструн. Идея о дополнительных микроизмерениях казалась довольно простой. Всего их существовало семь, все очень маленькие и выстроенные в так называемую семимерную сферу. Чтобы описать точку в наших обычных четырех измерениях, необходимо добавить координаты во все семь дополнительных измерений, а потом по различным их сочетаниям понять, к какому типу относятся частицы – мюон, топ-кварк и другие. Но эти точки – лишь концы струн, тогда как основная квантовомеханическая единица – это вибрация всей струны. При попытке сделать расчет возникало множество проблем – быстрее, чем со скоростью света, – пока измерений не становилось двадцать шесть. Но на этой стадии теория работала только с бозонами, но не с фермионами. Производная от двадцатишестимерной струны существовала только в десяти измерениях, тогда как остальные шестнадцать сами приобретали свойства струн и становились отчасти суперсимметричны. Но шестнадцать измерений могли сочетаться множеством способов, каждый из которых был одинаково возможен и не имел превосходства над прочими. При этом математический анализ показывал, что из всех возможностей только две, SO(32) и E8xE8, демонстрировали направленность влево вместо зеркальной симметрии. В то время как вселенная вращалась вправо. То, что лишь из всей мириады возможностей оставалось лишь две, казалось удивительным. Но все это оставалось без внимания до этой зимы, когда Бао показала, что E8xE8 более предпочтительно и что если принять все, что из этого следует, то квантовая механика, гравитация и время объединялись в общую теорию, сложную, но четкую и весьма действенную.

– Это так красиво, что не может не подтвердиться, – заключила Бао.

Сакс кивнул.

– Но пока эта красота – единственное доказательство.

– Что ты имеешь в виду?

– Опытным путем это не доказать. Это доказывается только красотой математики.

– Как и совпадением во всех физических наблюдениях, которые можно провести! Это больше, чем просто математика, Сакс. Это вообще все, что мы когда-либо видели. Все подтверждается общей теорией!

– Верно. – Он смущенно кивнул. Это было хорошее замечание, и все же… – Мне кажется, что эта теория должна предсказать что-то, чего мы еще не открыли, что происходит из-за нее и не имеет никакого другого объяснения, кроме единственно верного.

Она покачала головой, огорченная его упрямством.

– Иначе это просто миф, – добавил он.

– На уровне Планка этого нельзя наблюдать, – сказала она.

– Хорошо. Очень красивый мир. И стоящий, поверь мне, я в этом вполне убежден. Может даже, теперь мы имеем право сказать, что достигли предела объяснимой физики. И если так…

– То что?

– Что же дальше?

Впитыванием называется способность зернистых пород впитывать влагу под воздействием капиллярного сцепления при отсутствии какого-либо давления. Сакс пришел к убеждению, что таким же свойством обладает и разум. Он мог бы сказать о человеке: «У нее отличное впитывание», и кто-то бы переспросил: «Упитанность?», а он бы поправил: «Нет, впитывание». – «Воспитанность?» – «Нет, впитывание». После его инсульта люди могли подумать, что у него снова возникли проблемы с речью.