Марсиане - Ким Стэнли Робинсон

– Я не знал, что ее убрали.

– Убрали, да. В общем, это почти все, что я сделал на стороне Красных. Я подумывал заняться этим плотнее, но… так и не дошел до этого. А ты?

Питер отодвинул от себя тарелку с рагу, выпил немного воды.

– Пожалуй, я тот, кого ты назвал бы Зеленым.

Брови Роджера поползли вверх, но ничего говорить он не стал.

– Энн этого не одобряет, разумеется. И из-за этого между нами были проблемы. Но я все детство провел во всяких закрытых помещениях. И теперь, наверное, никогда не надышусь воздухом.

– Удобства тебе не удобны, да?

– Нет, не удобны. А тебе каково со всем этим?

Роджер пожал плечами.

– Мне хотелось бы смириться, – продолжил он. – Хотя то, что сейчас я могу ощущать ветер, мне очень даже нравится. Но первозданный ландшафт… у него был свой дух… – Он покачал головой, пытаясь показать, что это невозможно выразить словами. – Сейчас этого нет.

– Правда? Как по мне, такой же дикий, как был всегда. – Питер указал рукой за перила, где было видно, как в солнечном свете летит к поверхности снег, выпадающий из темного облака.

– Ну, «дикий» – понятие растяжимое. Когда я только начинал работать гидом, тогда действительно было видно, что дикий. Но когда появился воздух, а потом большие озера, я уже этого не чувствовал. Стал просто парк. Вот в чем суть Берроузского протокола, насколько я его понимаю.

– Я об этом ничего не знаю.

– Ну вот это все, про землепользование.

Питер покачал головой.

– Наверное, это давненько уже было.

– Не так уж и давно, – покачал головой Роджер.

– Но Берроуз затапливало, когда…

– Ага. Каждую весну, как по расписанию. Но меня беспокоит, что теперь все это начинается позже и проходит тяжелее. Мне кажется, мы что-то упускаем и в результате имеем эти долгие холодные зимы.

– А я думал, эта зима выдалась довольно теплой.

Затем у их столика расположилась группа музыкантов с инструментами и оборудованием. Пока они устанавливали на небольшой подиум между двумя Клейборнами свои усилители и пюпитры, на террасу начали стекаться люди в масках, словно музыканты готовились провести какой-то необычный парад. Роджер остановил проходившего мимо официанта и спросил:

– Что это?

– О, это Fassnacht, разве вы не знали? Недавно пришел поезд, и сейчас здесь соберется толпа. Сюда придут все, вам повезло, что вы добрались так рано. – Сунув руку в карман, он достал две маленькие белые полумаски из большой стопки и бросил им на стол. – Развлекайтесь.

Питер разлепил их и отдал одну Роджеру. Надев их, они усмехнулись своему странному виду. Как и предсказал официант, терраса и весь комплекс – гостиница, ресторан, прочие строения и кооперативные жилища – стали быстро заполняться людьми. Большинство масок смотрелись куда замысловатее, чем те, которые нацепили Роджер и Питер. Прибывшие, вероятнее всего, были жителями этого региона, в основном швейцарцами, занятыми в туристическом бизнесе и альпинизме. Многие также были арабами из борозды Нектарис, приехавших сюда караванами на ночь. Экваториальный закат проливал свет прямо на огромное ущелье каньона, озаряя весь пейзаж так, что казалось, будто сияние лилось снизу вверх. Терраса представлялась краем земли, а темное небо теперь заполняли похожие на кусочки слюды кружащиеся хлопья снега.

Музыканты принялись играть. Труба, кларнет, тромбон, фортепиано, бас, барабаны. Получалось громко. Они приехали из Мюнхена, что находился на юге в Протва-Валлис. Местные швейцарцы их явно любили и были рады видеть – об этом говорила восторженная реакция публики. Горячий джаз в промозглом сумраке.

Питер и Роджер заказали кувшин темного пива и аплодировали вместе с остальными зрителями. Некоторые люди в масках танцевали, многие сидели, кто-то стоял или слонялся от столика к столику, болтая с сидящими. Кое-кто заказывал граппу музыкантам. Те с удовольствием выпивали между песнями, сколько могли, а потом передавали выпивку в первые ряды – два или три раза целебные напитки попадали к Роджеру и Питеру, и те осушали целые бокалы. Не имея на то специального намерения, Клейборны немного опьянели. Во время частых «kleines pauses» [74] они продолжали беседовать, но шум окружающей толпы не позволял им толком слышать друг друга, и они мало что понимали из сказанного.

Наконец после финальной песни – «Король зулусов» [75] с выдающейся игрой на трубе «нашей звезды – Дитера Лаутербауна!» – группа закончила первое отделение концерта. Клейборны заказали еще по бокалу граппы, которая к тому моменту уже казалась им вкусной, как амброзия. Вечерний холод еще чувствовался, но терраса осталась забитой шумными празднующими в масках, и они были не из тех, кого внутрь мог загнать снег, который шел снаружи. Дул легкий бриз, но обоим Клейборнам чудилось, будто это почти неподвижный воздух падает под собственным весом с обрыва в черную пропасть.

– Мне тут нравится.

– Ага.

– Здорово, наверное, водить людей в такие ночи.

– Ага, если люди приятные.

– С этим, наверно, как повезет.

– О да.

– Но если они очень-очень приятные… понимаешь?

– Ага, вот тогда классно.

– Так иногда ты…

– Ну как… иногда.

– Да-да.

– Тут не как учитель с учеником или адвокат с клиентом.

– Не такая сильная связь.

– Нет. Она такой и не должна быть. Я их вожу – они могут мириться с этим как хотят. Они мне платят. Мы на равных. Если происходит что-то еще…

– Да-да.

– Но…

– Но что?

– Должен признать, в последнее время это редко бывает. Сейчас вдруг пришло в голову. Сам не знаю, почему так.

Они рассмеялись.

– Случайность.

– Или возраст!

Посмеялись еще.

– Да… туристы так быстро стареют!

– Аха-ха, точно. Но…

– Но что?

– Ну, на самом деле суть в том, что от этого больше хлопот, чем радости.

– Ну да, в смысле вернуть их всех домой…

– Да, конечно. Или не вернуться с ними! Я имею в виду, в противном случае…

– Ага, это куда хуже.

– Вот-вот. Помню первый раз, когда так получилось. Я был молодой, и она была молодая…

– Любовь, да?

– Да, любовь! Серьезно. Но что нам было делать? Она была студенткой, я гидом. Я не мог бросить работу, даже если бы захотел. А я не хотел. Не мог уехать из этих мест. И она тоже не могла бросить работу. Поэтому…