Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

страдания стали… вкуснее. Но почему не сделать то же самое в Колыбели? Зачем создавать столько всего, вкладывать столько сил?

«Она создает новое. Разрушает новое».

Кто это говорил? Наверняка Толенька.

«Она любит путать бестолковый ум».

– А может, в этом и есть смысл… Знаешь, я смотрела как-то передачу про дельфинов, и там показывали, как они выпрыгивают из воды и играют. И это ни для чего не нужно. Обычно животные делают то, что нужно для выживания, а дельфины… Иногда они просто дурачатся. Потому что они намного более разумны, чем другие животные. Люди ведь тоже так себя ведут: играют на компе, танцуют, рисуют, сочиняют музыку… Это не нужно для выживания, но это интересно… Это захватывает…

Олеся говорила и говорила, под монотонный ритм собственного голоса погружаясь все глубже в мысли. Плывущие в морской глубине дельфины превращались во что-то другое, виденное недавно, но так и не понятое до конца.

Олеся вдруг замолчала. Было кое-что еще, что она упускала. Гораздо более важное.

– А почему она – Мать?

Она повернулась к Толеньке. Тот продолжал таращиться на собственные руки.

– Эй! Ты слышишь меня? – она дернула за рукав куртки, и Толенька наконец повернул к ней лишенное мимики лицо с запавшими глазами. Взгляд их не выражал ничего.

– Почему она – Мать? Ты знаешь?

Лысая голова качнулась из стороны в сторону.

– Это не просто так, – Олеся выпустила его рукав. – Я что-то видела, когда упала в черноту… Там, в Колыбели… – она зажмурилась и обхватила колени руками. – Она почему-то Мать… Мать… Мать продолжается… Новая жизнь… Инкубатор… Новая жизнь слаба… Смерть… Пища… Новая жизнь…

Наплывающие воспоминания о пребывании в черноте обретали форму и ясность.

– Это не галлюцинации, – прошептала Олеся самой себе, и ее глаза задвигались под веками еще быстрее. – Это была она… Ее разум…

Воображаемую черноту разодрал визжащий вопль (м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а), и Олеся распахнула глаза.

– Я видела ее изнутри! – она снова вцепилась в безучастного Толеньку. – Я смотрела в ее разум! Так же, как в твой! У нее есть ребенок!

При слове «ребенок» что-то ожило во взгляде Толеньки. Олеся наклонилась к его лицу почти вплотную, как будто собиралась поцеловать.

– Ты знаешь что-то об этом? У Серой Матери есть еще дети? – Толенька снова ушел в себя, и она принялась трясти его, сколько хватало сил. – Ну давай же! Отвечай! Говори со мной!

– Обманщик, – тихо произнес Толенька, когда Олеся, обессилев, опустила руки. – Он как она. Показывает то, чего нет. Здесь, – согнутым пальцем он коснулся виска. – И он. – Толенька указал на холм, рядом с которым они сидели.

Олеся смотрела, но не видела ничего, кроме груды камней, спрессованных вместе такой же каменистой почвой и засыпанных с боков песком. Правда, камни лежали слишком ровно, один за другим, образуя гребень по центру холма.

– Иногда он мертв, а иногда жив, – добавил Толенька. – Показывает что-то. Но больше мертв. Тут подходящее место. Чтобы умереть.

Замерзшие ноги плохо гнулись, но Олеся все же взобралась на холм. Приложив ладони к ближайшему камню, закрыла глаза. Представила черноту. А после, резко оттолкнувшись, скатилась вниз.

– Пошли отсюда. – Она поднялась, схватила Толеньку за руку и потянула.

Ответом был прежний пустой взгляд.

– Пошли, я сказала! – в сердцах выкрикнула Олеся, дернув Толеньку за собой. – Мы еще живы!

12

Темная полость в самом центре копии маленького человеческого здания надежно защищала своих прежних обитателей от дневного света. Но, даже не выглядывая наружу, Серая Мать знала, что наступила ночь. Суточный цикл, местоположение, расслабленные умы, находящихся рядом с ней, – она ощущала все это и за пределами Колыбели. Только слабее. Сейчас – гораздо слабее. Скоро ей снова потребуется восстановить силы, но пока…

Пока Серая Мать ждала, кожа в центре живого мешка, бывшего когда-то человеком, натянулась. Выскобленная изнутри, полупрозрачная, она почти не скрывала очертаний того, кто двигался под ней.

Серая Мать медленно протянула руку навстречу ему. Оставалось разорвать последнюю преграду. Она и сама могла бы сделать это. И все же серые пальцы застыли в сантиметре от растянутой кожи. Не отрывая взгляда от силуэта барахтающегося внутри существа, она убрала руку.

Он родился сам, когда закончилась ночь.

Влажное от слизи, не вполне сформированное тело, показавшееся из разрыва, не имело никаких признаков пола, как и тело самой Серой Матери. Но это был он. Потому что он отличался. А что еще способно сильнее разграничить двух существ одного вида, если не пол? По крайней мере, именно так это было в двух известных Серой Матери мирах.

Дитя сидел напротив. Его челюсти, часто утыканные разновеликими зубами, по-рыбьи выдвигались вперед, а бугристая кожа на его теле вспучивалась и опадала, словно он никак не мог решить, какую форму и сколько конечностей должен иметь.

м а м а

Серая Мать вновь ощущала его. Слышала его.

м а м а

Он все еще был голоден.

13

Существо в земле умирало. Долго. Годами. И все-таки еще жило. Иногда мертв, иногда жив, сказал Толенька и был прав. Окаменевший позвоночник, дугой торчащий из почвы, и ссохшиеся внутренности в кожаном бурдюке – вот и все, что осталось от этого… Червя? Змея? Олеся не знала, как выглядела тварь, чей пятидесятиметровый скелет был лишен конечностей. Но она точно знала, почему однажды та перестала двигаться: ближе к головному концу позвоночник был переломлен. Предмет, перебивший его, давно распался пылью, а значит был копией.

Кто мог приблизиться к этому существу вплотную и искалечить его? Ответ давал давний отголосок безмолвного крика, эхо которого все еще металось среди угасающих угольков чужого разума: м а м а н е т м а м а н е т м а м а н е т м