Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

знает, что мы здесь! Почему?

Толенька не ответил. Зрение опять исчезло, на пару секунд сменившись абсолютной тьмой. Морщась от нахлынувшей после головной боли, Олеся приложила руку ко лбу.

«Думай, думай, думай…»

– Слишком далеко от Колыбели… У ее силы должен быть какой-то предел…

Переборов приступ боли, она потащила слабо сопротивляющегося Толеньку за собой к дому. Содержимое чужого сознания просачивалось в мысли, путало их, стреляло и кололо изнутри, и Олеся изо всех сил старалась не замечать, не всматриваться. Значение имели только шаги: раз-два, раз-два, раз-два… Толенька мелко тряс головой, не переставая бормотать:

– Из-за меня, из-за меня, из-за меня, из-за меня… Заберет всех… Из-за меня…

Раз-два.

Куски ненастоящего асфальта крошились под ногами, как пенопласт.

Раз-два-раз.

Голые черные деревца исчезли, рассыпавшись мучнистой пылью.

Раз-раз-раз-раз…

Добравшись до «своего» подъезда, Олеся, не сбавляя хода, втолкнула Толеньку внутрь и вошла следом. Зажигалку, лежащую в пыли у входа, она не заметила.

На лестнице шаги сделались медленнее и тише. Теперь, когда Толенька шел сам, стало легче.

«Он ел нюхача. Ел, как обычный зверь».

А зверя можно убить.

Гулкое безмолвие подъезда давило со всех сторон. Кожу пощипывало от ледяных мурашек. То, что она задумала, могло оказаться последним в ее жизни делом. От этого осознания живот Олеси сворачивался тугим комом, но она продолжала переступать ногами. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой.

«Иначе никак. Иначе…»

Представить свой город (и все остальные города) стертым с лица Земли, обращенным в пустошь и прах, было невозможно. Но знание, тлеющее внутри после бегства из Колыбели, делало возможным все. Знание о том, что большая часть кричащих в глубине не пришли с Земли, а серый мир – их мир – не всегда был пустыней…

Сердце колотилось как бешеное. Поднявшись на пятый этаж, Олеся остановилась, разглядывая заросшую пылью стену. Вон тот участок сбоку – светлее и чище. Приблизившись вплотную, она провела по нему рукой, потом постучала кулаком. Твердый камень. Пыль. Ничего больше.

«Рана в стене».

Она повернулась к Толеньке.

– Здесь?

– …из-за меня… – еле слышно последовало вместо ответа. Толенькино лицо в корках склеенной слезами пыли походило на только что извлеченную из почвы окаменелость, видевшую много, но онемевшую в смерти.

Олеся приложила к стене запястье с часами. Тонкая стрелка под треснувшим стеклом не двигалась.

Это ничего не значило. Они могли сломаться после падения.

– Будем ждать тут. Она придет. И приведет его. Нельзя, чтобы он прошел дальше. Я…

Слова застряли в горле. Произнеси вслух – и выбора уже не останется.

«Его и так нет».

– Я убью его. Их обоих.

Выбор

1

Семен лежал на самом краю, свесив руку вниз, в темноту. Сначала было… волнующе. Нет, страшно. Было страшно. Казалось, что-то вот-вот приблизится снизу и коснется его руки. Но ничего не происходило. Его касалась лишь пустота. Может, она и была этим чем-то? Семен чувствовал ее прохладное, бесплотное дыхание на обнаженной коже руки. Время от времени он шевелил пальцами – чтобы убедиться, что они все еще принадлежат ему.

Куртку и футболку он снял и оставил на грязном кафеле рядом с фомкой, лежащей поперек тоненькой полоски света из-за двери. Там, где кафель обрывался, как затертый ластиком набросок, Семен прижимался голым торсом к шероховатому серому камню, за краем которого начиналась бездна.

Однажды (в прошлой жизни) он видел, как Олеся сидела перед этим провалом в полу ванной комнаты. Она смотрела вниз, в темноту, не отрываясь и не двигаясь, и не сразу услышала, когда он позвал ее. Что она видела там? О чем думала?

Может, ни о чем.

Может, потому она здесь и сидела.

Эта пустота внизу высасывала все мысли. Рядом с ее черным безмолвием не хотелось ни о чем думать, ни о чем переживать. Семен знал, что сейчас Олеся с Серой Матерью, в безопасности. Когда он сделает, что должен, то обязательно навестит ее. А пока…

Рука, висящая в пустоте, покачивалась туда-сюда. Кисть слегка вращалась, как будто перемешивала мрак провала: раз, другой, третий. Постепенно движение замедлилось. Семен задремал.

Во сне пустота говорила с ним. Пела Колыбельные. Шептала. А потом что-то все же коснулось Семена – или ему так показалось, – и он вздрогнул всем телом. Руку проткнули сотни плюющихся током иголок, и он с усилием притянул ее к себе, не чувствуя, как грубый край камня скребет тонкую кожу на внутренней стороне предплечья.

На секунду Семену показалось, что пустота продолжает шептать, но звук шел с другой стороны. Кто-то что-то тихо сказал снаружи, за дверью. Когда он прислушался, голос уже стих. А потом этот кто-то вошел в квартиру.

Распластавшись на полу, Семен задержал дыхание. Левая рука, которую все еще будто током било, омертвела, зато правая бесшумно ползла по кафелю к фомке.

Пришелец немного постоял в прихожей, затем прошел дальше. От долгого лежания в одной позе шея тоже затекла, и Семен, не сумевший вовремя повернуть голову, заметил только тень, ненадолго перекрывшую светоносную щель в двери.

Когда пальцы правой руки обхватили фомку, он мучительно-медленно поднялся с пола. От легкого головокружения повело в сторону, но Семен, уперевшись полубесчувственной левой рукой в стену, устоял. Еще одно растянутое во времени осторожное движение, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы он мог боком протиснуться в коридор.

Никакого потока воздуха, не говоря уже о настоящем сквозняке, не было и в помине, но верхняя часть тела, припорошенная спереди пылью, покрылась мурашками. Из кухни слышалась какая-то возня.

Это Толенька? Или кто-то другой?

Воображение нарисовало бледную фигуру слепоглухонемого монстра, но Семен тут же успокоил себя: нюхачи так не ходят. Шаги, которые он слышал из ванной, были человеческими. Толенька, кто же еще. Пришел проверить, можно ли здесь чем-то поживиться.

Через дверной проем в форме арки просматривалась бÓльшая часть гостиной, но зона кухни скрывалась за поворотом справа. Сперва нужно было подкрасться и заглянуть за угол, а уж потом решить, как…

Семен не успел сделать ни шагу в сторону кухни. Его остановил голос, донесшийся из-за приоткрытой на треть входной двери.

Одно и то же слово, снова и снова повторяемое громким срывающимся шепотом. Почти без пауз, без остановки.

Семен знал только одного человека, вечно повторяющего слова.

Забыв о неизвестном пришлеце на кухне, он вышел в подъезд.

2

«Если можешь, помоги мне».

«Возьми оружие и приходи».

Отзвучавшие слова снова и снова звучали в ушах, как заевшая пластинка. Их смысл потерялся, стерся. Толенька должен был что-то взять и принести. Из дома. Вот