Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

– Зачем ей дети, если она их убивает? – спрашивала Олеся, когда они вернулись в развалины. Толенька, приткнувшийся у стены, снова молчал, но на этот раз она не требовала от него ответа. Голову Олеси наполнял водоворот образов, слышанных где-то фраз, воспоминаний, и она бродила от стены к стене, раскидывая промокшими ногами тающие остатки снега.

«Мать продолжается».

В памяти всплывали детали пребывания в нечеловеческом разуме Серой Матери.

«Новая жизнь».

Обманщик… Умирающий в пустоши…

«Если бы можно было скопировать жизнь, вы все были бы не нужны».

– Мы не только пища, мы – строительный материал…

Олеся мерила шагами подсыхающий песок, размахивая руками, чтобы хоть немного сбросить напряжение в гудящем разуме. Лоб и виски ломило, распирало изнутри, как после долгого вынужденного застолья с полузнакомыми людьми, когда пары́ алкоголя мешаются с назойливым эхом чужих голосов, с нежеланными образами чужих лиц.

– Она – Мать, хотя не родила их, а создала… Новая жизнь на основе старой…

«Новая жизнь слаба».

– Но эти дети не похожи на нее… Слишком иные, слишком…

«Новая жизнь слаба».

– Они не похожи на нее! – Олеся остановилась и повернулась к Толеньке. – А ей нужен тот, кто будет похож! Тот, у кого будут такие же способности! Она хочет создать свое подобие. Она…

Толенька глядел на Олесю, но по его лицу невозможно было понять, слышит ли он ее.

– Кто она? – Олеся снова подошла к нему, опустилась коленями в песок, заглянула в маскообразное лицо. – Ты ведь что-то говорил, помнишь? Кто она…

«Древняя».

– Древняя?

– Древняя, – эхом повторил Толенька. Его голова качнулась в слабом кивке.

«Древняя, и все».

«Пришла… откуда-то».

– Откуда она взялась? – Олеся обхватила Толеньку за плечи, показавшиеся слишком хрупкими под складками изорванной куртки. – Ответь, пожалуйста. Я знаю, что ты слышишь меня. Пожалуйста!

Толенька прикрыл глаза, и лицо цвета пепла из безжизненного превратилось в смертельно уставшее.

– Нет-нет-нет, – вдруг перебила саму себя Олеся. – Не откуда, а как? Как она попала отсюда в наш мир? Ты ведь знаешь!

– Стена, – Толенька открыл глаза. Серые радужки на фоне желтушных, с лопнувшими капиллярами склер были мертвыми, как песок под ногами. – Она ходит сквозь стены. И дальше.

– Покажи, – Олеся обхватила его запястья. – Просто покажи мне.

Толенька несколько раз видел, как Серая Мать это делает.

Она позволяла ему смотреть.

Тут, там, но чаще всего – в его доме, на его этаже. Толенька догадывался, что проходить в одном и том же месте легче, чем каждый раз в новом.

Глядя на то, как распластывается по стене и непостижимым образом вваливается внутрь непроницаемого камня тело Серой Матери, он всякий раз замирал. Только она может ходить сквозь стены. Только у нее есть такая сила.

«Рана в стене».

– Значит, вот что это…

Олеся снова сидела на влажном от растаявшего снега песке, обхватив согнутые колени и слегка раскачиваясь. Водоворот незнакомых образов в голове продолжал кружиться, затягивая в бесконечную воронку. Олеся словно балансировала на грани сна, хотя знала, что бодрствует. Усиливающаяся боль сдавливала виски, обручем охватывала затылок и темя. Все распадалось. Все было бесполезно.

«Какой смысл угадывать замысел этой твари? Мы все равно…»

Бездумно глядя в землю перед собой, Олеся замерла. Сверху давило плотное небо.

– Ты хочешь умереть, да?

Внезапный вопрос заставил сидящего напротив Толеньку плотно сжать губы.

– Или снова забыть?

Толенькина голова поникла. Костлявые пальцы вцепились в череп, и он тихо завыл, вздрагивая всем телом. А потом замотал головой. По сморщенным серым щекам текли слезы, а он все мотал стиснутой руками головой, и распавшиеся губы выплевывали тихое:

– Нет, нет, нет, нет…

Уступив внезапному порыву, Олеся придвинулась ближе и обняла его. Когда тощие руки обхватили ее в ответ, она уткнулась лицом в засаленный ворот Толенькиной куртки и вдруг разрыдалась.

Не осталось больше ничего. Только серость. Сырая стылость. Смерть.

– Не хочу здесь умирать… – задыхаясь, выдавила Олеся сквозь слезы.

Ее щека касалась сухой кожи на шее Толеньки, но сама она не падала в черноту. Чужие воспоминания больше не приходили. Олесин дар, чем бы он ни был, истощался так же, как она сама. Оставалась только головная боль и беспорядочное мельтешение сигналов, как в неисправном радиоприемнике – чуждых, неразличимых, неподвластных. Локальная аномалия Олесиного мозга не шла ни в какое сравнение с ментальным всевидением Серой Матери.

«Только у нее есть такая сила».

Изможденные и разбитые, они сидели, вцепившись друг в друга, пока Толенька не зашевелился. Он вытащил что-то из уцелевшего кармана куртки и протянул Олесе:

– Твое. Возьми.

Потускневший браслет. Золотистые стрелки под треснувшим стеклом. Ее часы. Выброшенный в безумном порыве подарок дедушки.

Чувствуя, как дрожат пальцы, Олеся осторожно взяла их, опустила на левое запястье и со второй попытки застегнула.

– Спасибо.

Безмолвие пустоши оглушало. Посреди мертвой серой пустыни их жизни (сколько бы той жизни ни осталось) были слишком мелкими, слишком жалкими.

«Я не хочу здесь умирать».

Олеся размазала по щекам остатки слез.

– Ты знаешь, в какой стороне наш дом?

14

Перед глазами постоянно темнело. Короткие ослепительные вспышки, только вместо света – чернота. Пара долгих секунд черноты. Несколько минут ясного зрения. И снова черная вспышка. Олеся больше не опасалась припадка. Знала, что его не будет. Что это не эпилепсия и никогда не было ею.

Она шла, обхватив себя за локти. Коснуться бредущего рядом Толеньки, даже случайно, означало утонуть в пучине чужих воспоминаний (девочка, женщина, снова девочка), захлебнуться чужой ядовитой болью. Аномалия, годами дремавшая в Олесиной голове, превращалась в психоз.

Единственный способ противиться этому – не переставать мыслить, не терять связь с реальностью. И Олеся снова и снова обдумывала случившееся, а ее губы шевелились в такт проговариваемым про себя мыслям. Когда мысль обрывалась, перебитая вспышкой черноты, и найти конец не получалось, Олеся сосредоточивалась на ногах, отмеряла шаги: раз-два, раз-два.

«Семен пошел в Колыбель. За мной. А Толенька убежал и больше не видел его».

Может, Семен спасся? Ведь Серая Мать в итоге ушла. Да, его не оказалось в Колыбели (Олеся надеялась, что и среди кричащих в глубине тоже), но девушка пошла не за ним. Всю дорогу от старых развалин до копии их района в ее голове не смолкал услышанный единожды зов:

м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м