Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

И добыл Тристан золотоволосую красавицу, и повез ее черезлеса и долы к королю. Но есть высшая сила, перед которой ничто даже властькоролей: Тристан и золотоволоска полюбили друг друга… Они познались, хотяпонимали, что за это ждет лютая смерть. Но они не могли противиться великойсиле любви. А кто бы мог? Лишь тот, кто не человек.

Затаив дыхание, слушала Ольха невероятный рассказ остраданиях, скитаниях и лишениях влюбленных. Голос певца дрожал, прерывался,звенел, как натянутая струна, а сами струны на музыкальной доске Горбачакричали, как раненые птицы, стонали и жаловались безнадежными голосами.

В палате было тихо. Слушали молодые воины, слушали старыевоеводы, заслушались отроки и челядь, носившие еду и питье. Недвижимо сиделОлег, застыли как изваяния воеводы, старшие русы.

Все плыло перед глазами Ольхи, вздрагивало, подпрыгивало. Ворту был солоноватый вкус, и она с изумлением поняла, что плачет навзрыд. Слезыбегут, обжигая щеки, попадают в рот, капают с подбородка. Она суетливо терлаглаза кулаками, но слезы бежали, а в груди были мука и горечь.

Голос Ингвара был встревоженным:

– Что-то стряслось?

– Иди к Ящеру, – ответила она с ненавистью. –Тоже мне развлечение! Прямо со смеху мру!.. Весело, как же!

Сквозь слезы видела его помрачневшее лицо.

– У нас, у русов, тешатся не только измазанными в сажехарями. Это вам хватает свинячьего хрюканья да визга ряженых.

За столом нарастал говор. Снова начала звякать посуда,слышалось бульканье вина. Князь Олег что-то говорил, поднимал высоко кубок, нослезы еще бежали из ее глаз, а сердце испуганно и сладко щемило, похожее на прутсо снятой корой, открытый солнцу и движению воздуха.

– Все равно, – проговорила она упрямо, –разве ж можно так сердце рвать?.. Душа веселья жаждет!

Она видела, как великий князь повернулся к ней, он всегдавсе слышал и подмечал, даже в толпе слышал всех и каждого, и теперь в зеленыхглазах она видела неодобрение.

Что-то сказал, поклонившись, Тарх Тарахович. Великий князьчуть улыбнулся, оба смотрели на Ингвара, потом перевели взоры на Ольху. Ольхаторопливо протерла глаза. Она чувствовала, какие у нее распухшие от плача губы,но опять не разобрала их слов, а Ингвар, похоже, разобрал: вспылил, ответилрезко и зло, даже швырнул со стола кубок в певца.

Гости громко хохотали, в восторге били кулаками по столутак, что посуда подпрыгивала, а вино выплескивалось. Тарх Тарахович отступил нашаг, в глазах полыхнул огонь. Горбач предостерегающе положил руку на плечодругу, но тот крикнул:

– Воевода, как я вижу, ты только мечом силен!.. А этодля человека мало.

– Это не мало! – крикнул Ингвар бешено.

Горбач тряс певца, тот крикнул:

– Даже если ты умен, как Соломон, и тогда мало!

Горбач оттащил Тарха Тараховича к выходу. Ингвар крикнулвслед:

– А что тебе надо еще?

Он спрашивал насмешливо, чувствуя полное превосходство,Ольха испуганно подумала, что певцам тут же срубят голову за дерзость, так сознатными боярами не разговаривают, но Тарх Тарахович с порога выкрикнул:

– Не мечом… и даже не умом человек от зверя…

Один боярин из русов, сграбастав со стола кувшин вина и двазолотых кубка, вылез, расталкивая пирующих. Ольха видела через раскрытую дверь,как он сунул кубки певцу и музыканту, затем их скрыла челядь, что заносилаподносы с нескончаемыми жареными гусями, утками, перепелками.

Ингвар опустился на место, злой и сопящий. На Ольху не смотрел,уперся взором в стол перед собой. Она вытерла слезы, не представляла, что жетакое сказал певец. Взбесить Ингвара легко по другому поводу, но вряд ли этотспособ знают певцы!

Утром Ольха снова бродила по еще сильнее пропахшему вином ибрагой терему. Это был четвертый день непрерывного пира, и многие гулякизаснули прямо за столами, иные – под столом, лишь немногие разбрелись покомнатам. Одного Ольха нашла прямо на лестнице, храпел поперек ступеней.

Наверху она услышала голоса и стук по столешнице кубков.Поднялась навстречу мощному запаху вина и жареного мяса. В малой комнате застолом пировали князь Олег, Ингвар, Асмунд и Студен. Возле окна хохотали ихлопали друг друга по плечам Рудый и Влад. В руках у них были кубки.

Свежие, как утренняя роса, все четверо за столом веселилисьс таким видом, словно до стола дорвались только что после долгой скачки. Пили втри горла, ели за пятерых, смеялись грохочуще, стучали по столу кулаками икубками. Под столом была груда костей, а возле двери лежали два крупных пса сраздутыми животами. Оба с отвращением отворачивались от стола, при виде костейдрожь пробегала по их лапам, а на загривках дыбом поднималась шерсть.

Рудый оглянулся на скрип двери, умолк на полуслове. ЛицоВлада сразу стало очень серьезным. Ингвар встретил Ольху пристальным взглядом.Асмунд кивнул, Рудый приподнял кубок с вином, мол, пьет за ее красоту исчастье, а Олег сказал благожелательно:

– А, наша лесная красавица… Случаем, не виделапевцов?.. Без песен здесь как в могиле.

Она не нашлась, что сказать, Асмунд же грузно поднялся,после съеденного и выпитого еще больше похожий на большого довольного медведя,заловившего стадо кабанов.

– Дозволь, отыщу.

– Если спят, – бросил Олег, – то пусть… Они жне такие крепкие в застолье, как русы!

– Не должны, – возразил Асмунд. – Певцынавроде медведей зимой. Просыпаются от пира до пира. А все остальное время спятв запас. Зато потом должны неделями петь и плясать… Бездельники!

Он ушел, сердито грозясь найти, оторвать голову и сказать,что так и было, а Олег мановением руки велел Ольхе занять его место. Так ужслучилось, что пришлось сесть рядом с Ингваром. Она стиснула зубы, подумаласмятенно, что еще хуже, если бы усадили напротив. Даже наискось… Словом, где нисядь, будет чувствовать его присутствие. А рядом, что ж… Если обручены, то ееместо рядом. Никуда не денешься.

Рудый посмотрел на нее, на Ингвара, хлопнул молодого воеводупо плечу:

– Пей! И не горюй. Это у тебя пройдет.

Ингвар лишь мрачно посмотрел на жизнерадостного друга.Рудый, нимало не смущаясь, пожал плечами:

– Ну, если не в этой жизни, то… гм…

Некоторое время пили молча, поглядывали на Ольху. На этотраз мужские взгляды в смущение не приводили. Наоборот, словно бы грели иукрывали ее невидимыми плащами от непогоды.

Затем в коридоре послышались грузные шаги. Настолько тяжелыеи громкие, что даже Ольха догадалась, насколько воевода рассержен. Асмунд выросв дверном проеме, заняв его целиком. Проревел, набычившись: