Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

Ей показалось, что слышит шаги. Торопливо сорвала узкийкинжал, самый неприметный, зато в ножнах на простом ремне, подбежала к двери,но шаги приближались.

Не зная, куда спрятаться, она отбежала за ложе, присела стой стороны. Благо одеяло сползло до самого пола.

Дверь распахнулась, по шагам она узнала Ингвара. Он что-товзял, вышел, но она долго сидела на корточках, чувствуя, как колотится еесердечко. Торопливо опоясалась, ножны слегка оттянули пояс. Она вытащилакинжал, с восторгом и удивлением оглядела узкое лезвие, черное, как ночь.Черный булат, вспомнила рассказы бывалых воинов, а ее отец называл этот металлчерной бронзой. Вроде бы мечи из черной бронзы крепче харалужных, только секретэтого металла погиб…

Торопливо выскользнула в коридор, пробежала на цыпочках досвоей комнаты. На поясе чувствовалась приятная тяжесть.

Остаток дня тянулся нескончаемо долго. Она уже возненавиделаэто бесконечное застолье, когда только едят и пьют, когда однообразие пытаютсяразукрасить драками, боем на мечах, но пришел вечер, настала ночь, она наконецвстала из-за стола и, сославшись на усталость, неспешно отправилась наверх.

Она чувствовала тяжелый взгляд Ингвара, отчего спина еевыпрямилась гордо и надменно, а по телу пробежала невидимая для Ингвара сладкаядрожь. Поднималась медленно, как подобает княгине, слышала, как притихлигуляки, и знала, что выглядит великолепно.

В своей комнате сделала вырез на платье чуть глубже, но так,чтобы это выглядело как бы нечаянно, добавила масла в светильники. Вытащилаиз-под подушки кинжал в потертых ножнах, прицепила к поясу. От возбуждениягорели щеки. Она не находила себе места, вставала и подбегала к двери,прислушивалась, но когда в коридоре послышались знакомые шаги, она могла ихотличить из тысячи, то уже сидела у окна, оранжевый свет падал на ее оченьспокойное лицо.

Ингвар вошел тяжелый, огромный. Его черная тень угрожающезаметалась по стенам. Глаза его угрюмо смотрели из-под сдвинутых черных бровей.На лбу залегли тяжелые морщины, такие же горькие складки прорезали лицо у рта.

– Я не знаю, – сказал он с порога, – зачемэто сделал великий князь… Он считает, что…

Взгляд его упал на ее пояс. Если древлянка и родилась врубашке, то вряд ли на рубашке был еще и пояс с пристегнутым кинжалом. А сейчасрукоять кинжала в скромных ножнах торчит прямо под ее ладонью.

Ингвар поморщился:

– Тебе это не поможет.

Ольха ощутила, как невольно ощетинивается:

– Да? Подойди, посмотрим.

Он сделал быстрый шаг, импульсивный, необдуманный, отвечаяна вызов, ибо без труда перехватит ее тонкую руку… Со сдавленным проклятиемостановился. Он пришел не за тем, чтобы ссориться. Если спровоцирует, испугаетили разозлит, это новая вражда, злоба.

«Дурак, – сказала она про себя. – Почемуостановился? Боишься? Пусть даже замахнусь, неужели не перехватишь мою руку, невыдерешь из кулака рукоять ножа? И тогда можешь снова прижать меня к своейгруди, вопьешься горячими губами в мой рот…»

Она ощутила, как кровь горячими толчками стала нагнетаться вее щеки, делая их пунцовыми, губы темнеют и напухают, об ее кожу можнообжечься.

– Я хотел сказать, – заговорил он осторожно, егоглаза не отрывались от ее ладони, потом встретились с ее глазами, – что утебя есть время самой выбрать себе… за кого пойти.

– Почему? – спросила она.

– Ну… я уже сделал тебе зло… – Он вспыхнул, словно егосилой заставили признаться в слабости. – Хотя виноватым себя не считаю. Яделаю все во благо Новой Руси!.. И если какой-то заразе это не нравится…Словом, когда можно уменьшить зло… или не продолжать его делать, то это поправде русов. Прошлого не исправишь, зато можно самим строить будущее. Князь несказал, когда тебе надо быть замужней, но, думаю, это можно оттянуть допраздника святого Боромира.

Она не отрывала от его лица сумрачного взора. В день святогоБоромира заканчиваются все летние работы, урожай собран, зерно смолочено изасыпано в амбары. Можно играть долгие свадьбы, плясать беспечно, спать долго.Так во всех племенах, ей объяснять не надо.

– Ты уверен, что удастся?

– Ну… почти, – ответил он. – А тогда впередивсе лето.

– Ну что ж, – ответила она медленно.

Ему почудилась странная нотка. Он сказал подозрительно:

– Но все равно тебе не позволено выходить за пределыдвора. Если попытаешься, я сам с тобой разделаюсь!

– Попробуй, – отрезала она. – В этот раз я непромахнусь…

Осеклась, но слово не воробей, уже назад не воротишь, аИнгвар тоже мужчина, сразу и поверил, дурак. Разве можно верить женщине, когдавот так стоит и говорит вот так?

Он засопел, отвернулся, а она подумала с раскаянием: какойвраг всякий раз за язык тянет? Ясно же, что не ударит ни мечом, ни ножом, еслипопытается обнять ее снова! Даже не оттолкнет, что самое страшное. Хотела бы,да не сумеет. Сил не будет… Но если совсем уж честно, то разве в самом делехотела бы оттолкнуть?

Ингвар ушел, а она молча крикнула ему изо всех сил в спину:«Дурак! Разве ты не понимаешь?»

Похоже, этот дурак оказался еще и глухим.

Пир длился уже третий день. Олег каждый вечер садился насвое место, поднимал кубок за Новую Русь, пил и ел, грохочуще смеялся шуткам,бывал весел и беспечен. В его отсутствие веселье не умолкало. Без князя можно ина ушах походить, а при князе негоже взрослым мужам…

На третий день, возвращаясь от своего похода на конюшню,Ольха на крыльце наткнулась на Асмунда. Воевода в задумчивости ковырял в зубах,смотрел на небо. Увидев Ольху, обрадовался:

– О, лесная лилия! Просто чудо, как все здесь при тебеожило!

– При мне?

– Разве первый раз здесь собираемся? В прошлый раз…когда это было… ага, три года тому, то как будто на похоронах… А сейчас все наушах ходят!

– Я-то при чем? – сказала она, но слова староговоеводы польстили. И не сказать, что делала с неохотой или через силу. Как-тосамо получилось, что где-то вмешалась, а так как никто не возразил, всекинулись выполнять, то и дальше само собой пошло, что в этом ненавистном гнездемногое изменилось по ее слову.

Да, не потому, что хотела что-то изменить в жилище врага, атак получилось. Само.

Асмунд любовно погладил себя по брюху:

– Что-то опять мой желудок рычит от голода, какголодный пес! Надо зашвырнуть в него какую-нибудь ерундишку вроде куска мяса,пусть даже зажаренного с кровью, а потом залить это непотребство вином, чтобыуже без спешки наброситься с ножом на печеного кабанчика, что какиздевательство над нашими чувствами истекает соком прямо посреди стола наблюде, где по бокам поместились еще и жаренные в собственном соку перепелки…