Горячий снег - Юрий Бондарев

– Пошли! Ерунду говорите. Рубин, ерунду. Пошли. Да,пошли. Надо идти, нельзя ждать. Надо идти.

– Не поимей обиду, лейтенант. Иду я…

Снег проваливался под их ногами, и Кузнецов, шагая, слышалнеотступное сопение Рубина за плечом и похрустывание снежного наста под еговаленками и, глядя в холодную пустынность затихшей ночи, подумал, что все, чтоон делает сейчас, делает не он, а кто-то другой, и он сам и Рубин выполняют этиприказы в необходимом обоим успокоении. И в длинных, волнообразных переливахпоземки по степи, в покачивающейся перед глазами тихой пустынности неподсвечиваемого ракетами снега было тоже смутное успокоение, счастливое,короткое безмолвие давно свершившегося и теперь ушедшего - и теплая, вязкаяпелена наплывала, обнимала его мягко. Но в эту кротость отдыха, в мягкуюскорлупу забытья проклевывалось солнце, металось беспокойно в стороне и потомрасплавлялось, горело золотистыми искорками, поблескивало сквозь липы в голубыхлужах после летнего дождя в каком-то далеком и милом переулке, - что это был запереулок? - и чьи-то брови, похожие на выгнутые полоски, на знакомом лице, ичей-то голос звучал в солнечном утре: "Кузнечик, родненький!.. Ты знаешь,куда идем? Над душой насильничаешь?" - "Какой я кузнечик? Что это задетское, игрушечное слово?.. Нет, куда мы идем? Куда мы так долго идем?Куда?"

И Кузнецов очнулся, раскрыл глаза. Вокруг - тишина, снег ихруст шагов в ушах…

Он огляделся в испуге, вблизи услышав равномерное движениеРубина, ужасаясь дремотному беспамятству, и остановился.

Рубин тоже остановился. Переглядываясь, они молчали. Рубинсвистяще дышал.

– Рубин, - еле ворочая языком, проговорил Кузнецов, -идите метрах в десяти правее. Там смотрите, а то…

Он не уточнил, что значит "а то", оно означалоясное обоим: "А то придем в траншеи к немцам".

– Не соображаем мы в дреме ничего, товарищ лейтенант, -покорно произнес Рубин и, утопая ногами в сугробах, зашагал вправо от него, аКузнецов, снова боясь забыться, стараясь не терять ощущение опасности,отрезвившее его, подумал:

"Почему он сказал, насильничаешь над душой? Да, да.Рубин, больше всего боюсь показаться слабым, больше всего перед тобой и переддругими боюсь показаться слабым, и все делаю не я, а кто-то другой, а я незнаю, кто этот другой во мне. Я не знаю его и не хочу знать, пусть будет так!..Рубин, пойми меня, я тоже ничего сейчас не соображаю, но мы дойдем до балки иуспокоимся - сделали все… Хотя я уверен, что это совсем бессмысленно! И поэтомупонимаю, что виноват перед тобою. Рубин!.."

Сухие строчки просекли за спиной тишину ночи - и эти звукикачнули Кузнецова вперед. И еще в зыбком полусне, в полуяви он моментальноопределил, что стреляли сзади, и с первой мыслью, что незаметно прошли боевоеохранение немцев, он, толчком инстинкта брошенный на землю, сдернул с шеиремень автомата, крича:

– Рубин, назад!

Но тут же увидел: Рубин со всех ног бежал к нему от краябалки.

– Лейтенант, лейтенант, наши что-то!.. Глянь! Назадпогляди!..

– Рубин, туда… за мной! - скомандовал Кузнецов, ужеслыша разрозненное шитье автоматов позади, звонко грохнувшие там один за другимразрывы гранат; он кинулся назад, к воронке, в направлении двухбронетранспортеров, куда ушла группа Дроздовского, на бегу соображая: "Чтоони? Напоролись на немцев? Неужели не смогли пройти?"

Потом из-за спины с окраины станицы гулко и грубо задудукал,всколыхнул степь крупнокалиберный пулемет - вся степь ожила огнями, торопливорасширялась и суживалась, выскакивали над самой головой светы, расталкивали,раздвигали темноту неба, и вкось скакали перед Кузнецовым и Рубиным собственныетени, на которые бежали они, наступали и которые бестелесным скольжениемуходили от них.

– Рубин, к бронетранспортерам, правее! - выкрикнулКузнецов, заметив бомбовую воронку и справа затемневшие бронетранспортеры, гдепунктирно просекалась выстрелами поземка.

Опять с рассыпчатым аханьем лопнули разрывы гранат впереди,заспешил тонкий клекот смешанных очередей, и Кузнецов, задыхаясь, подбежав кбронетранспортеру, увидел отсюда все.

Какие-то люди цепочкой отбегали от подбитых немецких танковк двум гусеничным машинам на бугре, до деталей выпукло освещенным ракетами, а впространстве за подбитыми бронетранспортерами, близ кладбища немецких танков внизине, темнели, ползали по снегу несколько человеческих фигур, и оттудабасовито частили наши автоматы по двум машинам, по отбегающим к ним немцам.Одна машина, с повисшими на бортах телами, заработала мотором, тронулась сместа, начала разворачиваться, поползла с бугра; другая по-прежнему стояла, иот нее лихорадочно отделялись вспышки - немцы простреливали автоматным огнемнизину

– Рубин! По машинам!.. Бей по ним! - крикнул Кузнецов,с бешеным злорадством впиваясь онемевшим пальцем в спусковой крючок - прикладавтомата отдачей заколотил в плечо, и степь ослепленно качнулась в этом огне.Неимоверным усилием он остановил себя, чтобы не выпустить целый диск однойстрочкой.

– Гадюки! Змеи!.. - хрипел возле плеча Рубин. - Душитьвас мало, руками душить!..

– Рубин, гранаты!.. Рубин, кидай в машину!.. Быстрей! Впламени очередей плясал сбоку багровый блеск крепких зубов Рубина, его большое,злобное лицо, опьяненное, притиснутое скулой к ложе автомата. Но в первый мигРубин не услышал, видимо, команды, и Кузнецов, ударив его в плечо, закричалнеистово и разгоряченно: "Гранаты! Гранаты!" И лишь после тогосрезанно оборвалась автоматная очередь - правая рука Рубина стала рвать,выворачивать карман шинели, потом, отскочив на два шага от бронетранспортера,он, скособочась, выдернул чеку, с хрипящим горловым выдохом швырнул гранату всторону бугра. И, сразу выхватив вторую гранату, с сумасшедшим замахом бросилее следом. Два разрыва, один за другим, красным плеснули по скату бугра -гранаты не долетели до машин.

– А-а, стервы ползучие!

Рубин, крича, хватаясь за автомат, лег рядом с Кузнецовымпод гусеницы бронетранспортера, хлестнул по машинам длинными очередями.Понимая, что они оба быстро расстреляют все патроны - ни одного запасного дискане было, - Кузнецов подумал тотчас: надо продвигаться туда, к низине, где подогнем лежала в снегу группа Дроздовского, хотя и ясно уже было, что он и Рубинотвлекают на себя внимание немцев. Но одновременно с сознанием этого слух егоулавливал поредевшие ответные выстрелы наших автоматов из низины. И, оторвавпалец от податливой упругости спускового крючка, он приподнялся на локтях,крикнул:

– Рубин! Оставайся здесь!.. Отвлекай на себя! Я туда, кним! Понял меня? Слышишь меня? Береги патроны, рассчитывай!.. Я к ним…

– Беги, лейтенант, быстрей. Тут я буду, - выдавиложесточенно Рубин, и нечеловеческий оскал его лица сдвинулся, изобразил подобиеулыбки. - Полежу тут!.. Еще бы пару дисков, лейтенант, я бы их, гнусняков, какклопов расклевал!