Горячий снег - Юрий Бондарев

– Кто может сказать - где! Искали вокруг воронки, но ненашли, - ответил Кузнецов, обращаясь не к Дроздовскому, а к Уханову, который,сидя близ немца, с углубленным старанием оттирал рукавом ватника изморозь сзатвора автомата. - Думаю, к немцам не ушел! Пополз, наверное, к нам, но сил нехватило. Или застрял на полпути. Или дополз до окопов боевого охранения. Одноиз двух.

– Надо искать! Обязательно искать! - с придыханиемвыговорил Дроздовский. - И найти его, Кузнецов! Я связался по рации с капэдивизии и доложил, что мы идем сюда. За ними. Так вот что мне приказали: кактолько вынесем, не медля ни секунды доставить обоих на капэ. Вместе с "языком".К начальнику разведки! Да, искать, Кузнецов… Во что бы то ни стало! Пока ненайдем второго, мы не имеем права уходить отсюда!

– Надо не здесь искать, а всех уводить отсюда! Пока нерассвело! Пока мы всех до одного не оставили в этой ловушке! - перебил его Кузнецов.- Не ясно разве, от воронки двести метров до немцев! Все и без бинокляпросматривается из станицы. Как только затихнет, всем быстро назад - к двумбронетранспортерам - и перебежками за танками - к орудию! Здесь надо былораньше искать, а не бегать дуриком по степи! Двух бронетранспортеров найти немогли!

– Согласен, лейтенант, - спокойно сказал Уханов, очищаярукавом затвор автомата.

Кузнецов намекал на ошибку Дроздовского, на то, что он сосвязистами запоздало пришел сюда, отклонился в сторону от бронетранспортеров и,таким образом, некстати вызван был огонь немцев, устроена никому не нужнаякутерьма в тот момент, когда надо было выносить разведчика.

Дроздовский с минуту безмолвно покусывал губы, затемпроизнес с непрекословной убежденностью:

– Пока я жив, я отвечаю за батарею! Отвечаю я,Кузнецов. В том числе и за твою жизнь…

– Вот даже как! Нет, не за меня, комбат! Как-нибудьотвечу за себя и своих сам, если повезет!.. - несдержанно ответил Кузнецов исразу осекся. Он не хотел продолжать разговор в присутствии Зои и связистов, нехотел проявлять при них открытую свою неприязнь к Дроздовскому - Прекратим наэтом, комбат! - сказал он. - Говоришь, искать?

Крупнокалиберный пулемет на окраине станицы методичным огнемпрошивал, сек пустынную степь левее воронки, и густой свист пуль не отдалялся,а будто застыл на месте, не сдвигаясь в найденном секторе.

– Значит, комбат, хочешь, чтоб мы искали? - повторилКузнецов.

Связисты с тревогой поворачивали к нему головы, и, оторвавот коленей костяное, в сизых пятнах обморожения лицо, настороженно и исподлобьявникал в звуки его слов пленный немец, и Зоя поднялась, с беспомощным вопросомв округленных бровях глядела сплошь темными под белой шапкой глазами.

"Что она так всматривается в меня?" - подумалКузнецов, отворачиваясь.

– Ну, так решено! - с непонятным противоестественнымспокойствием проговорил Кузнецов. - Я останусь здесь с Рубиным. Еще разосмотрим местность. А вы, как только стихнет, к черту, к черту отсюда! Уханов,поведешь их! А то опять заплутаются в трех соснах!

"Сумасшествие какое-то, безумие какое-то, - подумал он,внутренне трезво сознавая непоследовательность в своих решениях. - Что со мнойпроисходит? Я перестал владеть собой? Я знаю, что бессмысленно искатьразведчика, но соглашаюсь, сам хочу сделать это?.."

– Да, искать. Отдайте, Кузнецов, приказ Рубинутщательно осмотреть местность. А мы подождем!

Дроздовский нервно подергал ремень на своей узко-девичьейталии, отошел в сторону и долго стоял на скате, прямой, непроницаемый, опасный,как бы непогрешимый в приказах, в непоколебимом упорстве. Сказал:

– Не мог второй разведчик далеко уйти. Мы не имеемправа докладывать в дивизию, что оставили его, не имеем права уходить без него!Возьмите с собой еще связистов, Кузнецов!

– Лишнее, - ответил Кузнецов. - Хватит нас двоих! Накой черт вчетвером будем немцам глаза мозолить?

– Комбат…

Зоя осторожными шагами прошла так близко мимо Кузнецова, чтозадела полой полушубка его шинель, стала перед Дроздовским, заговорила тихим,просительным голосом:

– Надо уносить хотя бы этого разведчика, с ним оченьплохо. Он обморожен, большая потеря крови. Не знаю, найдем ли мы в живыхвторого, но надо этого…

– Встать, сапог фрицевский! - скомандовал Уханов исильным толчком руки поднял немца с земли, по-медвежьи встал сам, закинулавтомат за плечо. - Давай потопчись, попляши, сволочь, пошевели ногами, а тоокочуришься раньше времени! Двигай, двигай, как молодой!

Он резко потолкал, поводил по дну воронки немца и вдруг, отпустивего, косолапо загребая валенками, всей грузной фигурой придвинулся кДроздовскому, слегка отстранив Зою, но при этом с добродушной ленцойзаулыбался, выказывая стальной зуб.

– Ты о себе всю правду знаешь, комбат? Никогда об этомне думал? А ну-ка, Зоя, отойди, умоляю, а то застесняюсь…

– Уханов… Уханов! - Она не отходила, а, чуть выставивгрудь, почему-то с испугом заслонила Дроздовского своей тоненькой, напрягшейсяфигуркой, защищающе отстраняя глазами Уханова. - Что вы хотите? Зачем?

– Отойди, Зоечка. Что я могу с ним сделать? Смысл? Невижу Я сержант, он лейтенант. А уставы мы с комбатом назубок еще в училищевызубрили. Так вот…

Уханов тихонько отодвинул ее и тут же, наклонясь к прямому,как у гимнаста, плечу Дроздовского, сказал ему что-то неуловимо и кратко, потомдобавил отчетливее:

– … А если тебе начхать на всех, кто остался из твоейбатареи, то все равно головкой, головкой, а не задним местом соображай. И тогдадокладывай в дивизию по-умному.

– Что ты сказал?.. - Дроздовский, некрасиво искрививлицо, порывисто, едва не упав на крутом скате, отклонился назад, повторяяпронзительным голосом: - Как ты сказа-ал?

– Тихо, тихо, комбат! - успокоил, улыбаясь однимиглазами, Уханов. - Мы сейчас можем по душам поговорить. Не строевые занятия вучилище. До Бога - очень близко. Всевышний - свидетель. И никакого нарушенияустава. Твой приказ не обсуждают. Но просто знай, что я думаю о тебе, комбат.На ус намотай, когда-нибудь пригодится!..

– Перестань, Уханов! Хватит! - с решимостью вмешалсяКузнецов и, подойдя, дернул за ремень Уха-нова. - Хватит перед немцем!..Посмотри-ка на него. Что с фрицем - с ума сходит?

Дроздовский стоял, вытянувшись, с побелевшим, истончившимсядо худобы лицом. А немец, как заведенный, замедленно и тупо покачивался наодном месте, перебирая меховыми сапогами, неистово бил себя кулаками по толстымпредплечьям, а его вслушивающиеся глаза, ловя звуки чужой речи, становилисьдикими, остекленелыми, перебегали с Уханова на Кузнецова, решив, очевидно, чторечь между ними шла о нем, о его судьбе, и, как в сердечном приступе, широкоразевая рот, дышал все убыстренной, но неожиданно шатнулся вбок, подкошенноповалился в снег, выхрипывая какие-то нечленораздельные слова, из которых можнобыло понять только: "Рус, швайн, их штербе, эс ист кальт" (1).