Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский

до конца, полагаясь на свое нечеловеческое бесстрашие и исключительную изворотливость ума, теряет для нее смысл. И наступает то, что доктор Вермейль называл «депрессией прозрения и раскаяния». То есть наступает то, чего Эллин панически боялась. Ибо в дни депрессии она становилась обычным смертным, всего на свете опасающимся человеком. Для нее это было равнозначно низведению из сверхчеловека к банальному трусливому унтерменьшу.

«Лавровый венок для смертника» — вновь вспомнила она название рассказа, показавшееся сейчас более чем символичным. Только бы он прошел отборочный конкурс!

Два дня назад Грей связалась по телефону с писателем Ойденом, который, как ей подсказали, входил в состав жюри. Сам третьесортный писатель, Ойден, тем не менее, обладал достаточным авторитетом, чтобы оказывать давление на большинство членов жюри. Как-никак он являлся редактором литературного журнала, а кому хочется портить отношения с работодателем?

Грей услышала звуки мотора и насторожилась. Машина свернула с шоссе на старую объездную дорогу и там затаилась.

«Полицейская засада, — определила Эллин. — Значит, пока что все идет в соответствии с замыслом. Только бы Вольф не заставил себя слишком долго ждать. Этот кретин немало попил из тебя крови, так что теперь наступает твой черед…»

Мстительно рассмеявшись, Грей встала на коленки и, раздвинув ветки, взглянула на «вольво» Кроушеда. Моряк-палач полулежал в той же позе, в какой она его увидела, и на появление машины, очевидно, не обратил никакого внимания.

…Так вот, как раз сегодня, возможно в эти же минуты, в столице заседает жюри конкурса, которому надлежит отобрать два лучших рассказа. Затем членам жюри даются сутки на дополнительное ознакомление с рукописями и на размышление, после чего последует тайное голосование. Значит, еще сегодня вечером Ойден должен сообщить, оказался ли ее рассказ — написанный сразу тремя смертниками, Шеффилдом, Эвардом и Согредом, но доведенный ею, Грей, до художественного совершенства — в числе избранных.

Внизу, у самого подножия возвышенности, шоссе преодолевало стадо овец и коз, оттуда доносилось блеяние, которое вскоре было рассечено звуком автомобильной сирены.

— Наконец-то пожаловал волк-оборотень, — вслух молвила Грей, поспешно складывая полиэтиленовый пакет и проверяя оружие. — Пора восходить на Голгофу.

Эллин была у самой машины, когда Кроушед встрепенулся и, приподняв голову, подозрительно уставился на нее.

— Тсс, — приставила палец к губам, не позволяя ему ни вскрикнуть, ни онеметь от страха, — приближается Вольф.

— Но при вас, леди Грей, разговаривать он не станет.

— Или, наоборот, по-настоящему разговорится. Никогда не предугадаешь, как мужчина отреагирует на появление той или иной женщины.

— Что ж, посмотрим, — поняв, что на сей раз Эллин явилась не по его душу, палач сразу же успокоился. — Садитесь в машину.

— Лучше здесь… — Грей подошла к передку, остановилась у бампера и несколько секунд ждала медленно поднимающуюся по крутому подъему машину.

Когда определила, что от машины Вольфа их отделяет лишь поросший кустарником каменистый выступ, резко развернулась, дважды выстрелила Кроушеду в грудь, упустила к ногам пистолет и сама бросилась на обочину.

Сбегая по склону, Эллин слышала, как у «вольво» остановилась машина лейтенанта Вольфа и как уже у самого изгиба взвыла полицейская сирена.

— Стоять! — раздался крик кого-то из полицейских. — Бросай оружие!

— Это не я стрелял! — заорал Вольф. — Убийца где-то рядом!

— Я сказал: бросай оружие! Это тебе не в отеле проституток насиловать!

«Если Вольф действительно не сумел обзавестись оружием, — от Нэвэла Грей узнала, что в связи с расследованием по его делу в полиции пистолет ему так и не выдали, — значит, в руках у него оказался мой „вальтер“. Если так — считай, что и на этот раз тебе крупно повезло!»

Когда раздался выстрел, а затем крик раненого, Грей на мгновение остановилась, но, поняв, что разгорающаяся стрельба отодвигается к противоположному склону возвышенности, вновь метнулась в заросли ельника.

31

Оставшись наедине с подполковником Нэвэлом, леди Удайт облегченно вздохнула. Магия взгляда, самого присутствия Эллин настолько угнетала ее, что Валерия не в состоянии была ни обладать собой, ни сколько-нибудь внятно формулировать мысли.

— Я все попытаюсь объяснить вам, господин подполковник. У меня есть основания предполагать, что адвокат Эллин Грей принимала участие…

— Пока что в роли обвиняемой выступаете вы, леди Удайт, — резко перебил ее Нэвэл. — Выслушивать вас стану не раньше, чем отдадите мне кассеты с записями подслушанных вами разговоров мисс Грей. И поймите: предъявляемые вам обвинения очень серьезны. Сержант, наручники!

Валерия с ужасом наблюдала, как рослый сержант полиции входит в комнату и отстегивает от пояса тюремные браслеты.

— Но, господин подполковник, — попятилась она к стене. — В этом нет никакой необходимости. Наручники, господи, зачем? Я согласна ехать, куда будет приказано…

— Где кассеты? Не заставляйте освежать вашу память в камере следственного изолятора.

— Ну, хорошо, хорошо! Если это так важно, четыре основные кассеты я отдала лейтенанту Вольфу.

— Они уже у нас и переданы мисс Грей.

— Но почему переданы, почему переданы?! — заломила руки Удайт. — Это значит, что вы даже не прослушали их.

— Вы подслушивали разговоры, ведущиеся в спальне мисс Грей, то есть в «цитадели личного бытия», как любят выражаться ваши же репортеры, отстаивая право неприкосновенности жилья и личной жизни, как высшую святость нашего общества. Поэтому я никогда не решусь прослушивать их.

— А зря, — не сдержалась Удайт. — Там есть кое-что, что касается вас.

— Это еще раз подтверждает, что вы отъявленная шантажистка.

Удайт поняла свою ошибку и почти в отчаянии покачала головой.

— Копиями записей не запаслись?

— Нет. Это правда. После прослушивания лейтенант Вольф должен был вернуть их мне.

— А сколько кассет здесь, в вашей сумочке, и дома?

— Здесь — две. Я рассчитывала, в случае необходимости…

— …Прокрутить их палачу тюрьмы «Рейдер-Форт», — осклабился Нэвэл. — То есть вы не только устанавливали подслушивающие устройства, но и распространяли добытые таким незаконным образом сведения о личной жизни мисс Грей, адвоката приговоренного к казни писателя Шеффилда, давая прослушать их частным лицам. Кто, какой судья, какой уважающий себя человек станет после этого иметь с вами дело? Общество попросту отвергнет вас.

Подполковник взял со стола сумочку и швырнул ее сержанту. Тот мигом извлек из нее две кассеты и отдал Нэвэлу, который быстренько сунул их в карманы.

— А сколько таких штуковин дома?

— Еще две или три.

— Их может быть или две, или три. «И я хотел бы знать, на какой из них записаны сцены моих свиданий с Эллин», — добавил про себя подполковник. — А ведь Грей готова была сотрудничать с вами. Вдвоем, объединив свои силы, деньги и талант, вы были бы недосягаемы. Но вы предали. На кого вы сделали ставку: на замаранного связями с мафией и этой же