Большой облом - Владимир Хачатуров

– А сейчас, дамы и господа, товарищ Печеный толкнет нам речь, в которой, по своему обыкновению, явит трогательную узость марксистских взглядов и ленинскую взбалмошность классовых представлений. Оркестр, туш!

Оркестр пожарных урезал минутное попурри из «Интернационала», «Варшавянки», «Орленка», «Тачанки» и «Героя рабочего класса»[61].

Товарищ Печеный, одетый в полувоенный френч, который был несколько великоват ему в плечах, узок в талии и просторен в коленках, но, в общем и целом сидел на нем неплохо и здорово издалека смотрелся в идейном сочетании с синими галифе, постучал пальцем по микрофону. Над набережной пронесся электрический вопль.

– Что, не настучался в свое время? – отреагировали самые нервные.

Оратор молча уставился на аудиторию. В глазах его была боль и твердая решимость ни от кого эту боль не скрывать, напротив, свидетельствовать о ней языком диалектического материализма, способного смолоть в порошок любую идеалистическую ересь. Выдержав паузу, он свирепо улыбнулся и произнес: «Южноморск – это форпост Западного империализма в России; Экспериментальная Лаборатория по оболваниванию россиян, в частности – русского народа…»

Американец стоял ни жив, ни мертв – полуфункционален, – и пытался лихорадочно вспомнить хоть что-нибудь дельное из подготовленной накануне вводной лекции в основы своего предмета. Нельзя сказать, чтобы память совсем ему отказала, но подсовывала эта капризница одни только лирические отступления, большинство из которых были исполнены совершенно неуместной в данных обстоятельствах самоиронии и самокритики. Вряд ли он найдет должное понимание, если заявит, что без подсчета чего-либо (барж, следующих по реке, птиц, летящих в поднебесье, или ассоциаций, томящих увлеченные любованием извилины) процесс созерцания теряет для среднего американца до сорока процентов своей прелести. Еще более неуместным показался ему его любимый пассаж о критериях успеха. Успех – это то, что жаждет разделить с вами множество народу. И чем больше жаждущих, тем весомее ваш успех. В данном случае качество соответствует количеству, а не противоречит ему…

– Репетируете? – не без скрытой ехидцы осведомилась Анна Сергеевна.

Эббот поднял на нее затуманенные мнемоническими усилиями глаза. Казалось, он не слышал вопроса. Однако мисс Берг расценила его молчание иначе.

– Обдумываете план предстоящей охоты?

– Охоты?

– Плейбой не волочится за женщинами, но охотится на них, подобно браконьеру. Разве не ваши слова?

– О да, я сказал это корреспонденту «Vogue», – не стал запираться гость, и тут же от пассивной обороны перешел в атаку. – Вот уж не думал, что заинтересую вас так глубоко…

– Не обольщайтесь, Стэнли, – пресекла Анна Сергеевна вылазку в самом зародыше. – У меня имеется секретарь…

– Мечтаю взглянуть на нее хотя бы краешком глаза, – признался плейбой. – Чтобы убедиться, что ваш вкус столь же безупречен, как и ваш английский.

– Не думаю, что она сможет составить конкуренцию любому из ваших матросов, – сверкнула глазами собеседница.

Плейбой прикусил язык и затрясся от смеха, показывая на пальцах, что счет 2:0 в пользу мисс Берг. Анна Сергеевна смягчилась, улыбнулась, снизошла.

– Вас еще не ознакомили с проектом устава Ассоциации российских плейбоев? Могу кое-что процитировать…

Американец кивком головы выразил смиренную готовность выслушать и это.

– Ну, так внимайте. Российский плейбой никогда не откажется заработать лишний миллион, если это не грозит ему длительным и упорным трудом, превышающим тяготы трех телефонных звонков и двух деловых встреч в сауне.

– Вы шутите? – нерешительно предположил гость.

– Это у них называется «срубить капусту». А вас не заинтересовало, о каком миллионе идет речь?

– Неужели об американском? – не поверил собственной догадливости мистер Эббот. – Я, конечно, слышал, что в России много шальных денег, но не представлял, что настолько…

– Наверное, и сами не прочь прибавить к своим миллионам пару-другую российских? – не удержалась съязвить мисс Берг. Однако реакция американца не оправдала ее полемических ожиданий. Эббот облегченно вздохнул, словно что-то вспомнил, и заговорил вдруг так доверительно, как если бы делился с личным духовником сокровеннейшим из прегрешений.

– Деньги – это отнюдь не только то, что можно на них купить, но во многом они как раз то, что купить на них невозможно, независимо от их количества. Одна из основных задач плейбоизма именно в этом и состоит: исследовать мир Божий и душу человеческую путем соблазна большими деньгами. Плейбой – это не изнывающий от скуки богатый лоботряс, а разведчик человеческой цивилизации, исследующий необъятные глубины мира сего на стыке его телесной и духовной ипостасей.

– Словом, люди изысканной нервной жизни. Почти ангелы, – резюмировала феминистка. – Еще пара слов в этом же духе и я разрыдаюсь на вашем плече…

– Вы, мисс Берг, как и большинство ваших товарок по вашей напрасной борьбе, убеждены, что закалить характер – значит очерствить душу до предполагаемой кондиции окружающей среды, – со скорбной улыбкой заметил мистер Эббот. Однако слова его были заглушены приветственными воплями, которыми набережная встретила несколько грузовиков с дармовым угощением.

– После антракта на закат, перекусим, чем Бог послал и что в мэрии не сперли, – блеснул мэр хлебосольной улыбкой. – И учтите, ребята: это последняя в нашем городе холява, больше не будет, не ждите! Итак, антракт на закат! Американскому гостю приготовиться к вводной лекции…

Приветственные клики смолкли, установилась подобающая созерцательности момента целомудренная тишина. Все взоры обратились к светилу, которое, готовясь нырнуть в багряные воды залива, опасливо пробовала температуру стихии косыми лучами.

– Люди приезжают к нам не только позагорать, пофлиртовать, перекинуться в карты и как-либо еще оттянуться по неизменной курортной программе, но главным образом для того, чтобы вдоволь налюбоваться величием бескрайнего моря, – доверительным полушепотом поведал мэр сбитому с толку гостю. – Сейчас молодой начинающий писатель прочтет всем присутствующим подходящий случаю рассказ, дабы закрепить в памяти людей грандиозность переживаемого ими момента, сочетающего в себе душевный подъем с физическим ликованием, – продолжал мэр просвещать гостя в том же тоне закулисной конфиденциальности.

Молодой начинающий уже тряс патлами перед микрофоном, стараясь высвободить из косматых зарослей вдобавок к длинному носу еще и словоохочие уста. Внезапно ожившие тарелки положили конец и его стараниям, и народным гуляниям[62]. По крайней мере – на время…