Вьетнамская война в личных историях - Джеффри Уорд

тебя, что ты будешь драться с гуками», — вспоминал армейский медик. «Это была часть песни, которую ты пел, когда бежал по дороге. Когда вы проходили штыковую подготовку, вы кололи гуков. Вы не говорили о вьетнамцах. Вьетнамцы могут быть людьми, но гуки почти что животные».

Были и другие презрительные названия вьетнамцев, в том числе «склоны», впервые использованные во время Корейской войны, и «динки» — слово, очевидно, придуманное во Вьетнаме. Военнослужащие научились называть вьетнамские дома «хучами» — искаженное японское слово, обозначающее жилища, которое солдаты выучили во время битвы за Окинаву во время Второй мировой войны, — и называть пожилых вьетнамских женщин «мама-сан», как солдаты называли женщин, которые содержали публичные дома в оккупированной Японии.

Практически ничего не было сделано для того, чтобы рассказать новым солдатам о людях, против которых — или за которых — их попросили сражаться. Вместо этого «армия просто высказала вам мнение, что все вьетнамцы плохие», — вспоминал армейский пехотинец. «Я никогда ничего не слышал о дружелюбных вьетнамцах». «Я пошел воевать за Америку, а не за вьетнамцев, — вспоминал морской пехотинец Джон Масгрейв. «Я никогда не думал о них как о чем-то другом, кроме как о моем будущем враге. Я ничего не знал о стране. Поэтому сказать, что я поехал туда неосведомленным, было бы преуменьшением. Я ничего не знал о вьетнамцах, и мне было все равно».

Первые впечатления от Вьетнама мало изменили предубеждения, сформированные во время обучения. Все казалось странным. Улицы города были многолюдны и хаотичны. Были незнакомые запахи — экзотические запахи готовки в сочетании с вонью неочищенных сточных вод. Дороги, по которым приезжих гнали к своим базам, были уставлены импровизированными лачугами, в которых люди, казалось, жили в какой-то нищете, невиданной дома. Маленькие дети играли в пыли полуголые. Сельские семьи делили свои кварталы со скотом. Люди справляли нужду на открытом воздухе. Рисовые поля оказались удобренными человеческими фекалиями. «Я не думал: «Парень, я приду сюда и выиграю эту войну для этих людей», — вспоминал один пехотинец. «Это была скорее реакция «Боже! Я бы не хотел здесь жить».

Кроме того, многие вновь прибывшие ожидали, что южновьетнамцы будут благодарны за их присутствие, и вместо этого часто встречали безразличие, страх или открытую враждебность по отношению к новым иностранцам, которые многим из них напоминали ненавистных французов. Опрос, проведенный среди городских жителей Южного Вьетнама позже во время войны, показал, что большинство из них считали американцев «пьяницами, надменными, распутными,… равнодушными к несчастным случаям, за которые они несут ответственность».

Генерал Уильям Уэстморленд перебросил тысячи американских солдат на базы как можно дальше от Сайгона, чтобы уменьшить вероятность того, что он назвал «инцидентами» между американцами и вьетнамцами. Ему это удалось, но одним из результатов было то, что большинство военнослужащих, находившихся на базах, знали вьетнамский язык только как переводчики, повара, горничные, переводчицы, барменши или проститутки. Между тем пехотинцы в полевых условиях часто не могли отличить друзей от врагов. «Чарли, венчурный капиталист, гук», — вспомнил один солдат, которого учили. «Если у него были раскосые глаза, у него также был АК-47. Если бы это была женщина, у нее где-то под платьем торчала бы граната.

«Мое время во Вьетнаме, — вспоминал один пехотинец, — это воспоминание о невежестве. Я не знал языка. Я ничего не знал о деревенской общине. Я ничего не знал о целях народа — были ли они за войну или против войны».

Невежество и страх оттолкнули многих американских солдат от людей, которых они должны были защищать. Иногда бывало и от простой подростковой скуки.

Контакт другого рода: морской пехотинец США пытается познакомиться с деревенскими детьми.

Морские пехотинцы, которым нечем заняться, коротают день, используя козлы, чтобы разрушить буддийский храм.

Летом 1967 года подразделение младшего капрала морской пехоты Билла Эрхарта проводило операции в районе под названием Подкова в провинции Куангнай: «Мы проводили операцию по поиску и очистке размером с роту. (Раньше они называли эти операции «найти и уничтожить», но изменили название на «найти и очистить», потому что «найти и уничтожить» звучало слишком резко.) В какой-то момент колонна по какой-то причине остановилась. Мы остановились на приличное количество времени, и там есть небольшой буддийский храм. Очень маленький. Одна комната. Был алтарь с вазой для сжигания амулетов. Они ремонтировали крышу, поэтому там была козла. Мы поднимаем это и по очереди используем козлы в качестве тарана, и мы просто начинаем стучать по бокам храма примерно на уровне пояса, пока не врежем достаточное количество этих бетонных стен, чтобы вся проклятая конструкция рухнула. Просто потому, что нам было скучно. Мы кучка подростков. Это не сильно отличается от разрушения замка из песка на пляже. Ладно, мы морские пехотинцы. Мы бойцы. У нас есть эти пушки. Но мы все еще кучка детей, и нам было скучно. Было вонюче жарко; мы идем в никуда. И мы просто хотим скоротать время. Храм там, так что давай его разрушим. Я разрушил этот храм без всякой причины. Я взял маленькую вазочку, в которую они держали палочки для джосса. Я принес эту вазу домой с собой. Сорок четыре года спустя он все еще со мной. Я хранил его все эти годы, чтобы напоминать себе о том, на что я способен».

СПЕСЬ

Летом 1967 года, Ле Зуан попал в беду. Его агрессивная стратегия, направленная на уничтожение сайгонского режима до того, как американцы смогут вмешаться от его имени, фактически ускорила это вмешательство. С тех пор война на Юге застопорилась, с большими потерями и небольшим прогрессом. Американские бомбардировки Севера не поколебали решимости его народа сопротивляться, но они нарушили их жизнь и разрушили большую часть инфраструктуры, которую коммунистический режим кропотливо строил с 1954 года. Двое самых почитаемых деятелей Севера, Хо Ши Мин и генерал Зяп, выступал против крупномасштабной войны, которую отстаивал Ле Зуан, и призывал к осторожности и возвращению к затяжной партизанской войне. Тем временем коммунистические покровители Ханоя, теперь больше противники, чем союзники, предлагали диаметрально противоположные советы: Москва, поставщик зенитных батарей и тяжелых вооружений, без которых продолжение войны было бы невозможным, призывала Ханой искать мир путем переговоров, в то время как Пекин, контролировавший Логистика доставки этого оружия и предоставление сотен тысяч солдат поддержки, хотели, чтобы Северный Вьетнам продержался до победы, сколько бы времени это ни заняло.

Чтобы заставить замолчать своих критиков и выйти