Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

Как только Иеремия ушел, Артур выпустил миссисФинчинг из своих объятий — что не так-то легко было сделать, ибо любезнаявдовушка, по-прежнему заблуждаясь относительно его намерений, напротив,приготовилась уже к объятиям более жарким.

— Эффери, теперь мы с вами можем поговорить.

— Не троньте меня, Артур! — воскликнуластаруха, отшатнувшись. — Не подходите ко мне близко. Он увидит. Иеремия увидит.Не подходите.

— Не увидит, если я задую свечу, — возразилАртур, тут же приводя свои слова в исполнение.

— Он услышит!

— Не услышит, если я войду с вами в чулан, —возразил Артур, приводя и это в исполнение. — Вот, а теперь говорите. Почему выпрячете лицо?

— Потому что боюсь что-то увидеть.

— Но в этой темноте вы ничего увидеть неможете.

— Нет, могу. Скорей даже, чем при свете.

— Почему вы так боитесь, Эффери?

— Потому что в этом доме кругом все тайны дасекреты, потому что в нем постоянно шепчутся и сговариваются, потому что онвесь полон каких-то шорохов. Не знаю, есть ли другой такой дом, где быпостоянно что-то шелестело и шуршало. Я умру от всего этого, если толькоИеремия меня не задушит раньше — что, пожалуй, вернее.

— Я никогда здесь но слышал ничего такого, очем стоило бы говорить.

— Небось услышали бы, если б жили здесь идолжны были расхаживать по всему дому, как я, — сказала Эффери. — Тогда не сказалибы, что об этом не стоит говорить; лопнуть были бы готовы оттого, что вам непозволяют говорить… Иеремия! Теперь он меня убьет из-за вас!

— Милая моя Эффери, даю вам слово, что я вижув сенях свет, который падает из отворенной двери; откройте лицо и выгляните, ивы сами увидите.

— Не открою, — сказала Эффери. — Ни за что неоткрою, Артур. Я всегда прячусь под передником, когда Иеремии нет рядом, а инойраз даже и при нем.

— Я увижу, когда он закроет дверь, — сказалАртур. — Со мной вы в полной безопасности, как если бы он находился запятьдесят миль.

— Вот бы хорошо! — воскликнула Эффери.

— Эффери, я хочу знать, что тут у васпроисходит; помогите мне пролить свет на тайны этого дома.

— Я ведь вам уже сказала, Артур, — прервалаона. — Шорохи — вот его тайны; шуршание, скрип, беготня внизу, беготня надголовой.

— Но это — не все тайны.

— Не знаю, ничего не знаю, — сказала Эффери. —И не задавайте больше вопросов. Ваша бывшая зазноба недалеко, а у нее язык напривязи не бывает.

Его бывшая зазноба, которая и в самом делебыла недалеко, — точней сказать, томно прижималась к плечу Артура под углом всорок пять градусов, — вступила в разговор и весьма горячо, если и не весьмавразумительно, стала заверять Эффери, что будет нема, как могила «хотя бы радиАртура — совершенно недопустимая фамильярность — Дойса и Кленнэма».

— Эффери, вы — одно из немногих добрыхвоспоминаний моего детства, не отказывайте же мне в моей просьбе, сделайте это радимоей матери, ради вашего мужа, ради меня самого, ради нашего общего блага. Ведья убежден, что вы могли бы мне сказать, зачем приходил сюда этот исчезнувшийиностранец.

— Так вот, если хотите знать, — начала миссисЭффери. — Ой… Иеремия!

— Да нет же, нет. Дверь все еще открыта, и онс кем-то разговаривает на крыльце.

— Если хотите знать, — повторила Эффери,прислушавшись, — этот иностранец, он тоже слышал шорох, когда был тут первыйраз — «Это что такое?» — спрашивает он меня. «Не знаю, — говорю я, уцепившисьза него со страху, — только я это чуть не каждый день слышу». А он на менясмотрит, да сам так и трясется весь.

— Он часто приходил сюда?

— Всего два раза: в тот вечер, и потом еще впоследний вечер.

— А в последний вечер, что тут было послемоего ухода?

— Они остались втроем, оба умника и он. Толькочто я заперла за вами дверь, Иеремия подобрался ко мне бочком (он всегда ко мнебочком подбирается, когда хочет прибить) и говорит: «Ну, говорит, Эффери,пойдем-ка, я тебя провожу домой». Схватил меня сзади за шею, сдавил так, чтомне ни охнуть, ни вздохнуть, и давай толкать вперед, пока не дотолкал допостели. Это у него и называется — проводить домой. Душегуб, как есть душегуб!

— И больше вы ничего не видели и не слыхали?

— Говорят же вам, что он меня спать отправил!Вот он идет!

— Нет, нет, он еще на крыльце. Послушайте,Эффери, вы сказали, что они все шепчутся и сговариваются — о чем же?

— Откуда мне знать? Не спрашивайте вы меня,Артур! Оставьте меня!

— Но, милая Эффери, я должен проникнуть в этутайну вопреки моей матери и вашему мужу, иначе быть беде!

— Не спрашивайте меня ни о чем, — повторилаЭффери. — Меня совсем замучили сны. Уходите, уходите!

— Я уже слышал это от вас однажды, — сказалАртур. — Этими самыми словами вы в тот вечер ответили на мой вопрос, что у вастут происходит? Объясните же мне, что это за сны такие?

— Ничего я вам не стану объяснять. Оставьтеменя! Будь вы тут один, и то не стала бы; а уж при вашей старой зазнобе иподавно.

Напрасны были все уговоры Артура и заверенияФлоры. Эффери ничего не желала слушать и, дрожа всем телом, рвалась из чулана.

— Лучше я Иеремию позову, чем скажу хотьединое слово. Сейчас же позову, если вы еще будете приставать ко мне. А покудаеще не позвала, вот вам мой последний сказ, Артур. Если когда-нибудь вызахотите взять верх над ними, над умниками (давно бы пора, я вам это еще тогдаговорила, когда вы только вернулись — ведь вас за эти годы не запугали досмерти, как меня) — сделайте это так, чтобы я видела, и тогда можете сказатьмне: «Эффери, расскажи свои сны!» Может быть, тогда я и расскажу!

Стук затворяемой двери не дал Артуру ответить.Все трое поспешили вернуться туда, где Иеремия оставил их; и Кленнэм, выйдянавстречу старику, сказал, что нечаянно загасил свечку. Мистер Флинтвинчпосмотрел, как он вновь зажигает ее от лампы в сенях, и ни словом не обмолвилсяо том, с кем он так долго беседовал на крыльце. Быть может, разговор был неприятный,и он теперь искал, на чем бы сорвать досаду, но так или иначе, зрелище Эффери спередником на голове привело его в неописуемую ярость; подскочив к ней, онухватил двумя пальцами ее торчавший под передником нос и крутнул с такой силой,словно хотел вовсе открутить.