Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

Продолжая свой обход по настоянию Флоры,которая становилась все тяжелее и тяжелее, они попали в ту комнату под самойкрышей, что когда-то служила Артуру спальней. Мысли Артура были заняты совсемдругим; и все же многое врезалось ему в память (как он поздней имел случайубедиться): спертый, застоявшийся воздух в комнатах верхнего этажа; отпечаткиих ног на полу, покрытом густым слоем пыли; и как одна из дверей долго неоткрывалась, и миссис Эффери в страхе уверяла, что кто-то держит ее изнутри, датак и осталась при своем убеждении, хотя все поиски «кого-то» ни к чему непривели. Когда, наконец, они вернулись в комнату больной, Патриарх стоял укамина и слушал миссис Кленнэм, которая, заслонясь от огня рукой в митенке,говорила ему что-то вполголоса; он встретил их несколькими простыми словами, ноего голубые глаза, отполированный череп и шелковистые кудри придали этим словамвеличайшее глубокомыслие и пронизали их пафосом любви к ближнему.

— Так вы, стало быть, осматривали дом,осматривали дом, — дом — осматривали дом!

И эта фраза, ничем не замечательная сама посебе, в его устах становилась истинным перлом мудрости и красноречия, так чтохотелось оправить ее в рамку и повесить над своим изголовьем.

Великий Мердл, краса и гордость нации,продолжал свой триумфальный путь. Уже для всех стало ясно, что человек,облагодетельствовавший общество, выкачав из него столько денег, не может долееоставаться в рядах среднего сословия. Утверждали, что ему сулят баронетство,поговаривали даже о звании пэра. Упорно держался слух, будто он не пожелалукрасить свое золотое чело бароиетской короной, будто откровенно дал понятьлорду Децимусу, что баронета ему мало, будто так прямо и сказал: «Нет; либопэр, либо просто Мердл». Если верить тому же слуху, последнее обстоятельствозаставило лорда Децимуса погрузиться в трясину сомнений чуть не до самогосвоего аристократического подбородка. Ибо Полипы, образуя в мирозданиизамкнутую систему, были твердо убеждены, что такая честь подобает только им, иесли какой-нибудь полководец, моряк или законоблюститель удостаивался титула,они смотрели на него как на непрошеного гостя, которого скрепя сердце пришлосьвпустить в семейную резиденцию, но за которым тотчас же снова захлопываласьдверь. Лорд Децимус и сам разделял этот наследственный предрассудок, но егозатруднения (твердила неугомонная молва) усугублялись еще тем, что указаннойчести давно уже домогалось несколько Полипов, и великий муж являлся для нихнежелательным и грозным конкурентом. Словом, слухов, справедливых или ложных,ходило множество; и лорд Децимус, занятый или якобы занятый поисками достойногоразрешения задачи, сам давал им пищу, когда у всех на глазах со слоновьейграцией подхватывал мистера Мердла хоботом и пускался в джунгли трескучих фразо Колоссальной предприимчивости, Благосостоянии нации, Кредите, Капитале,Процветании и прочее и прочее.

Время тихо размахивало своей древней косой, ивот уже три месяца пролетело с того дня, когда на Иностранном кладбище в Римеопустили в одну могилу двух братьев-англичан. Мистер и миссис Спарклер успелипереселиться в собственное гнездышко — небольшой особняк в полипьем духе, весьпропахший конюшней и позавчерашним супом, образец всех возможных неудобств,который, однако же, стоил неслыханных денег по причине своего местонахождения вцентре обитаемого мира. Обретя, наконец, это завидное пристанище (для многих ив самом деле служившее предметом зависти), миссис Спарклер собралась былонемедленно приступить к сокрушению Бюста, но начало военных действий пришлосьотложить в связи с прибытием из Италии курьера, привезшего скорбную весть.Миссис Спарклер, отнюдь не бесчувственная от природы, встретила эту вестьбурным приступом горя, продолжавшимся целых двенадцать часов, после чегооправилась и занялась своим трауром, который требовал неукоснительноговнимания, чтобы, упаси боже, не оказаться менее элегантным, чем у миссис Мердл.Курьер же, согласно светской хронике повергнув в печаль не одно благородноесемейство, уехал обратно в Рим.

Мистер и миссис Спарклер только что отобедалипод сенью своей печали, и миссис Спарклер полулежала в гостиной на диване. Былжаркий летний воскресный вечер. Пристанищу в центре обитаемого мира всегданедоставало воздуху, словно оно страдало хроническим насморком, но в этот вечертам просто нечем было дышать. Колокола ближних церквей уже пересталиврезываться в нестройный уличный шум, и церковные окна в серой сумеречной мглеиз желтых сделались черными; свет в них погас, и жизнь замерла. Миссис Спарклер,лежа на диване, могла смотреть в раскрытое окно, где над ящиками с резедой идругими цветами виднелась стена противоположного дома, но это зрелище надоелоей. Миссис Спарклер могла смотреть в другое окно, за которым был виден ее муж,стоявший на балконе, но и это зрелище надоело ей. Миссис Спарклер могласозерцать собственную фигуру в изящном траурном наряде, но даже и это зрелищенадоело ей — хотя, разумеется, меньше, чем другие два.

— Точно в колодце лежишь, — сказала миссисСпарклер, раздраженно меняя позу. — Господи, Эдмунд, скажи хоть что-нибудь,если тебе есть что сказать!

Мистер Спарклер мог бы ответить, не погрешивпротив истины: «Жизнь моя, мне нечего сказать». Но, не додумавшись до такогоответа, он удовольствовался тем, что вернулся с балкона в комнату и стал переддиваном жены.

— Ах, боже мой, Эдмунд! — воскликнула миссисСпарклер, раздражаясь еще сильней. — Ты сейчас втянешь эту резеду в нос.Перестань!

Мистер Спарклер, мысли которого находилисьдалеко — от его головы во всяком случае, — держал в руке веточку резеды и такэнергично нюхал ее, что указанная опасность, пожалуй, не была преувеличена.Смущенно улыбнувшись, он сказал: «Виноват, душа моя!» — и выбросил резеду вокно.

— Не стой тут, ради бога, у меня от этогоголова болит, — снова начала миссис Спарклер через минуту. В этой полутьме тывозвышаешься, точно башня какая-то. Сядь, сделай милость.

— Сейчас, душа моя, — сказал мистер Спарклер ипокорно придвинул себе стул.

— Если бы я не знала, что самый долгий день вгоду уже миновал, — сказала Фанни, отчаянно зевая, — я подумала бы, что этоименно сегодня. За всю жизнь не запомню такого бесконечного дня.

— Это твой веер, любовь моя? — спросил мистерСпарклер, поднимая с полу упомянутый предмет.

— Эдмунд, — в изнеможении отозвалась егосупруга, — умоляю тебя, не задавай глупых вопросов. Чей же здесь еще может бытьвеер?

— Да я так и думал, что он твой, — сказалмистер Спарклер.

— Зачем же было спрашивать? — возразила Фаинн.Минуту спустя она повернулась на диване и воскликнула: — Господи боже мой,неужели этот день никогда не кончится! — Еще минуту спустя она встала, прошласьпо комнате и вернулась на прежнее место.