Осень на краю - Елена Арсеньева

Один снимок залетел под кровать, ей понадобилось нагнутьсяособенно низко, и вся огромная палата с великим и молчаливым интересомобозревала в эти минуты ее туго обтянутый лиловым шелком зад. Аксаков сделалнад этим изящным задом далеко не изящный и весьма недвусмысленный жест. Господаофицеры так и грохнули в один голос. Дама резко выпрямилась, ударилась головойо кровать и вскочила, шипя от злости…

– Пардон, – искренне сказал Аксаков. – Миль пардон, мадам,миль-миль!

– Идиот, – прошипела дама, – вы что, забыли… вы забыли отом, сколько и чего должны нам? Вы забыли, что мы в любую минуту можем…

– Не устраивайте сцен, мадам, – с откровенным удовольствиеми видимо рисуясь, проговорил Аксаков. Кому-то эта сцена, конечно, моглапоказаться несколько театральной, но лишь тому, кто не знал, что более двух летраненый исполнял роль затравленного зайца, а теперь с превеликим удовольствиемвыходил из этой роли. Можно сказать, рождался заново, хотя и с болью… Ну что ж,всякое рождение болезненно! – Я вам ничего не должен. И знаете почему?Взгляните-ка…

Он вынул из-под подушки сложенную вчетверо газету и протянулдаме. По лицу его скользнула блудливая улыбка, по которой легко было прочесть,что он с удовольствием швырнул бы газету на пол, дабы снова полюбоваться высоковыставленным лиловым задом, однако он, конечно, понимал, что вторично такойномер у него не пройдет, а потому отказался от своего замысла и передал газетуИнне Фламандской вполне прилично – из рук в руки.

– «Энский листок», – прочла она, открыв первую страницу. –Ну и что прикажете мне с этим делать?

– Читайте, читайте! – сделал раненый приглашающий жест.

– Прекратите! – чуть не взвизгнула она. – Я вам не лектриса,чтобы тратить время на чтение провинциальной прессы. В чем дело? Говоритебыстро!

– Так зачем же всю газету читать? – удивился раненый. –Внизу первой страницы… Ну, читайте же. Можно вслух! – И откинулся на подушку, идаже глаза прикрыл, словно предвкушая несказанное наслаждение.

Возмущенная дама скользнула глазами по странице…

«ОТ ДАМСКОГО КОМИТЕТА ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ ГОРОДА ЭНСКА.

В воскресенье, в 2 часа дня, в помещении II женской гимназии(Благовещенская пл.) будет отслужен молебен по случаю открытия деятельностиДамского Комитета.

С понедельника там же открывается прием пожертвованийденьгами, материалом для заготовки белья и швейными машинами (хотя во временноепользование), а равно запись желающих помочь своим трудом».

«Берлинский корреспондент одной будапештской газеты беседовалс командиром подводной лодки „Deutschland“. После войны, по его словам,субмарины потеряют всякое коммерческое значение».

«Открывшийся 17 января сего года в Энске Городской народныйуниверситет испытывает большую нужду в необходимых для занятий слушателейкнигах. Совет университета признал ввиду этого необходимым теперь же приступитьк образованию фундаментальной библиотеки и так называемых семинарских библиотекдля выдачи слушателям книг в качестве пособий при прохождении курсовпрактических занятий и т. п.» .

Ерунда какая! А это… а это что?!

«ЩЕДРОЕ ПОЖЕРТВОВАНИЕ. Несколько высокопоставленных лицнашей губернии пожелали сделать фронту щедрый подарок и перечислили крупныесуммы на определенный счет, на котором идет прием средств для сооружения эскадрильивоздушных кораблей, как „Цеппелинов“, так и самолетов, которых в нашей армиисейчас не хватает. Среди пожертвователей г-да Сироткин, Бугров, Андреев,Савельев, г-жа Аксакова, внесшая самый крупный вклад – один миллион рублейзолотом и ассигнациями. Подробности о том, как проходила акция пожертвования,вы можете прочитать на 3-й странице газеты».

Фламандская отвела от газеты взгляд и некоторое время молчасмотрела на раненого, на лице которого играла проказливая улыбка.

– Не хотите подробности прочесть? На третьей странице? Вижу,что нет. Странно, что вы ничего не знаете. Неужели ваши люди в Энске не донесливам?

– Не думайте, что вам удастся обмануть меня, – пробормоталаИнна. – Это какая-то провокация, газетная утка, ложь… Ваша жена не можетраспоряжаться деньгами, они принадлежат вам, только вы може… – У нее вдругперехватило горло.

– Видите ли, в чем дело, – проговорил раненый, старательноизобразив на лице сочувствие, которого, правда, совершенно не испытывал, –Александра Русанова и ее брат, согласно условиям дарения, принадлежат к числувладельцев Волжского Промышленного банка и могут распоряжаться любой суммой,составляющей его капитал. Любой, понимаете? А тем более – с согласиясобственника средств.

– Но после брака эти средства перешли к вам, вы собственник!– вскричала Инна. – Как вы могли дать согласие?!

– Я его и не давал, – передернул плечами раненый. – Моя женараспорядилась деньгами в то время, когда я находился в бессознательномсостоянии и считался недееспособным, – жертвование частных средств на оборонувесьма поощряется законом. Только не говорите, что я об этом пожалею. Мне всамом деле очень жаль – уже сейчас. Даже более, чем вам. Я ведь женился намамзель Русановой, сами знаете, только ради денег. А теперь… я навек связан ссовершенно чужим человеком. На всю жизнь связан! И не надо стращать меня местьювашей партии, я и так принес во имя ее достаточно жертв!

Он снова пожал плечами.

Дама в лиловом беззвучно пошевелила губами. Она и в самомделе хотела сказать, что он об этом пожалеет, что месть партии будет ужасна. Дачто проку повторяться! Сейчас ей ужасно хотелось кого-нибудь убить, на худойконец что-нибудь сломать, изорвать в клочья!

Газета «Энский листок» пришлась весьма кстати. Но еепоказалось мало. Фламандская схватилась за рентгеновские снимки, но ониоказались далеко не такой легкой добычей – порвать их не удалось, как она нистаралась, только ноготь сломала.

Швырнув снимки в лицо раненому, Инна Фламандская вылетелавон из палаты.

Господа офицеры проводили ее весьма, весьма скоромнымирепликами. Впрочем, они носили характер скорее восхищенный, так что, если быИнна задержалась и вслушалась, они весьма польстили бы ее самолюбию.

Но она не задержалась.

Дмитрий Аксаков не принимал участия в обсуждении ст?атейсвоей посетительницы. Лишь за ней захлопнулась дверь, лицо его вмиг утратилопроказливое выражение и стало угрюмым. Он повернулся на бок, закрыл глаза исунул руку под подушку. Рука нащупала хрусткую бумажную полоску. Это былателеграмма, содержание которой Дмитрий знал наизусть… Оно было весьма кратким: