Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии - Юрий Маркович Нагибин

Новьянске тридцать минут. На стоянке, при взлете и посадке курить запрещается. Прошу пассажиров освободить хвост.

Бортпроводница тряхнула головой, откинув упавшую на глаза прядку песочно-желтых волос. Она стояла, прислонясь к дверце кабины, руки в карманах плаща, сумка через плечо. У нее были длинные, стройные ноги, плоская грудь, худые плечи. Желтые вьющиеся волосы обрамляли широкое, несколько бледное лицо со светлыми глазами и большим, прекрасным, чуть подкрашенным ртом.

Самолет двинулся к взлетной дорожке, стюардесса скрылась в кабине.

Прильнув к иллюминаторам, пассажиры смотрели, как убегает назад земля в стелющейся против движения самолета низенькой траве, отваливаются куда-то вбок большие самолеты и здание аэровокзала. Самолет вышел к стартовой черте и стал, глухо ворча моторами.

Бортпроводница вернулась с подносиком, на котором горкой навалены были прозрачные «театральные» конфеты, и стала обходить пассажиров. Большинство молча брали по одной конфете и с озабоченным видом отправляли в рот. Сановный пассажир уверенной рукой захватил целую горсть леденцов.

– Товарищ бортпроводница, скажи пожалуйста, для чего конфеты раздаешь? – заинтересованно спросил юноша-ненец.

– А вы разве не знаете? – она подозрительно поглядела на него.

– Прости пожалуйста, не знаю. Я много летал. На Таймыр летал, в Нарьян-Мар летал. Хорошим самолетом летал, вдвоем с летчиком. Только он меня конфетами не кормил.

– Вы на почтовиках летали, у них низкий потолок. А мы пойдем на большой высоте. Ну, и эти конфеты помогают при перемене давления.

– Медицина, значит?.. А почему ты сама их не ешь?

– Мне почему-то не помогает, – со странной интонацией произнесла бортпроводница.

Бешено взревели, словно пытаясь уничтожиться в собственном реве, моторы, самолет побежал по взлетной дорожке, неощутимо отделился от земли, чуть просел, будто опробовал воздушную подушку, и стал круто набирать высоту. Пассажиры дружно приникли к окнам.

Все дальше и дальше уходила земля со своими домиками, деревьями, дорогами, но и все шире, величественней распахивалась под самолетом. Вскоре все на земле упростилось до примитивных геометрических фигур: квадратов, прямоугольников, затем под брюхом самолета повисли какие-то ненастоящие, будто из картона, облака.

Стюардесса обносила пассажиров книгами, журналами, газетами.

– Возьмите Сарояна, – убеждала она сановного человека – «Весли Джексон» лучшая его книга.

Пассажир насупил густые черные брови, отчего они слились в сплошную черту, как у Агасфера.

– Это смешно?

– И смешно, и грустно, как в жизни.

– Я не любитель смешного чтения, дайте мне «Крокодил».

У стюардессы стало огорченное лицо. Она протянула пассажиру журнал и двинулась дальше. Пассажиры рассеянно брали «Смену», «Работницу», «Огонек», газеты, на робкое предложение взять «Весли Джексона» никто не откликался.

– Мне бы что-нибудь для ума, – попросил юноша-ненец, когда стюардесса поравнялась с ним.

– Хотите Сарояна?

– А «Щит и меч» у вас есть?

– Нет, мы не можем летать с перегрузкой.

– Бо-о-льшая книга! – с удовольствием произнес юноша-ненец. – А я ее за одну ночь одолел! – добавил он с гордостью.

– Быть не может!..

– За одну полярную ночь! – засмеялся юноша-ненец и взял «Сельскую молодежь».

– Странно, – обратилась стюардесса к охотнику, – люди как будто боятся, что им подсунут испорченный товар. Вы, конечно, тоже не хотите Сарояна?

– Я читал этот роман.

– Девушка, девушка! – окликает стюардессу старый ненец, – дай книгу, дай сюда книгу!..

Вспыхнув от радости, стюардесса протянула ему Сарояна. Старик важно раскрыл книгу и стал «читать» ее вверх ногами.

Охотник засмеялся.

– Не огорчайтесь, это, правда, хорошая книга.

– Вам понравилась?

– Да, а некоторые главы очень.

– Какие? – Проводница оживилась, бледные щеки ее порозовели.

– Хотя бы та, где Весли Джексон плачет, обнаружив в себе писателя. Плачет над собой и над всем окружающим, плачет над прошлым и настоящим, плачет даже над Вудро Вильсоном, которому Клемансо плюнул в глаза, плачет над собаками и президентом Кулиджем…

– …над атомами и звездами, – подхватила бортпроводница, – над Эдгаром По, потому что тот прожил такую печальную жизнь…

– По-моему, это необыкновенно хорошо: нельзя быть писателем, если не соучаствуешь во всем сущем.

– Почему только писателем? – произнесла задумчиво бортпроводница. – Нельзя быть человеком… – и она спросила застенчиво и заинтересованно. – А вы имеете какое-нибудь отношение к литературе.

– Никакого. Я сценарист.

– Вы пишете для кино?

– Записываю…

– Что это значит?

– Профессиональный язык. Писатели пишут, а сценаристы «записывают». Почему так считается, ей-богу, не знаю.

– А хорошо быть сценаристом?

– Очень! Если картина плохая, все валят на сценарий, если хорошая, то говорят, что режиссеру удалось преодолеть недостатки сценария.

– Выходит, вы не очень довольны своей профессией… А на Север – зачем?

– Хотим сделать фильм об охотниках-промысловиках.

– И вы едете собирать материал?

– Ужасные слова «собирать материал!» Будто о клюкве или бруснике. Я еду жить там, бродить, охотиться, с кем-то дружить, с кем-то ссориться.

Стюардесса засмеялась, но вдруг вздрогнула, побледнела и прижала руку к сердцу.

– Что с вами?

– Вы разве не заметили, мы еще подняли потолок.

– Ну и что же?

– Я плохо переношу высоту.

– Выходит, не я один в обиде на свою профессию?

– Я стюардесса поневоле. До этого работала в книгохранилище.

– Библиотекарем?

– Не совсем. Младшим научным сотрудником. Я окончила библиотечный институт.

– А я-то думал, что библиотечные работники по самой своей природе любят оседлость.

– Я тоже так думала…

Разговаривая, стюардесса присела на ручку кресла. «Агасфер» выразительно поглядывал на ее стройную ногу, ловя обрывки разговора.

– Ольга Иванна! – позвал он.

Стюардесса подошла.

– Я все пытаюсь вспомнить, где я вас видел. Вы отдыхали в прошлом году в Гагре?

– Нет, я там никогда не была.

– Странно… Хотите работать на реактивных или турбовинтовых?

Стюардесса пожала худыми плечами.

– Я серьезно спрашиваю.

– А вам это зачем?

– Просто я добрый человек. Точнее: добрый человек со связями.

– Не хочу.

– Почему?

– Мне нравится эта трасса.

– Захудалая, как минувший век! Странное пристрастие.

– Не такое уж странное… – тряхнула головой стюардесса.

– Ей-богу, я вас где-то видел!.. Мне знакомо это изящное движение, каким вы откидываете со лба волосы.

– Знаете что, – решительно сказала стюардесса, – не тратьте даром силы.

– Я это от многих слышал… поначалу, – томно сказал Агасфер. – Запишите мой телефон.

– Хотите холодного боржома?

– Ольга Ивановна! – позвал стюардессу охотник.

Стюардесса сразу отошла от назойливого пассажира.

– Мне ничего не нужно. Я думал, что вы хотите избавиться от этого… Агасфера.

Она улыбнулась своей долгой улыбкой.

– Я его тоже так про себя назвала. Удивительные брови, словно козырек над глазами… А в остальном – ничего оригинального, – она вздохнула, – непременный персонаж каждого рейса.

– Ольга Ивановна, почему вы переменили профессию?

– Спросите о чем-нибудь полегче.

– Заработок?

– Да, – ответила она почти надменно. – Я получаю здесь на двадцать рублей больше.

– Простите… – смущенно пробормотал охотник, ему показалось, что он обидел девушку.

Снова самолет, вздрогнув, полез вверх, и снова стюардесса болезненно отозвалась на изменение высоты. Охотник глянул в окошко. Там была ясная,