Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии - Юрий Маркович Нагибин

холодная пустота, а внизу, под самолетом, будто застывшая лава, изборожденная суровыми морщинами. Даже не верилось, что это облака.

– Высоко же мы забрались, – заметил охотник.

Стюардесса кивнула, ее бледное лицо пошло в проголубь.

– Ольга Иванна!.. Товарищ стюардесса!.. – зовут ее. – Почему до сих пор нет посадки?

Стюардесса кинула взгляд на ручные часы, поднесла их к уху, затем с беспокойством спросила охотника:

– Сколько на ваших?

– Четверть второго.

– Мы опаздываем!.. – и стюардесса бросилась в рубку.

Вернулась она огорченная.

– Товарищи пассажиры, – потухшим голосом начала стюардесса, – из-за сильного встречного ветра самолет опаздывает…

– Где начинается авиация, кончается порядок! – крикнул восточный человек.

– Минутку внимания! Мы нагоним за счет сокращения стоянки.

И враз забурлили малые страсти, как будто пассажиры только и ждали какой-то несладицы, чтобы раскрепостить худшее в себе.

– Товарищ бортпроводница, дайте мне воды!.. Почему вы не даете мне воды? – раздраженно кричала беременная женщина.

Стюардесса принесла ей воду.

– Боржом?.. Нет, я хочу фруктовую… Постойте, куда вы? Ладно, давайте боржом.

– Откройте вентилятор: дышать нечем! – потребовал старичок, похожий на врача.

– Закройте вентилятор: собачий холод! – тут же закричал его сосед, восточный человек.

Стюардесса поворачивает трубку вентилятора так, чтобы свежая струя воздуха шла в лицо одному, не затрагивая другого.

– Боржому!..

– Вам открыть?

– Почему такой холодный?..

– Боржому!..

– Вам открыть?..

– Почему такой теплый?..

– Дайте лимон… Скорее!..

– Нарезать?..

– Пудру!..

– К сожалению, сахарной пудры у нас нет… Кисленький лучше помогает.

– Не учите…

– Я не учу, просто советую… Ах, вам под коньяк, простите…

– Ольга Иванна! – это крикнул Агасфер.

– Иду!.. Что желаете?

– Немного вашего тепла, – на фоне общего распада Агасфер решил возобновить свои притязания.

– Вам холодно? Я закрою вентилятор.

– Не надо. Мне просто грустно.

– Могу предложить вам «Крокодил», «Перец», «Вожик».

Агасфер безнадежно махнул рукой.

– Ольга Иванна, вас не дозовешься!..

– Иду!.. Иду!..

Но вот пассажиры чуть утихли, и Ольга Ивановна вернулась на свое старое место, возле охотника.

– По-моему, самое трудное в вашем деле – не утратить веру в человечество, – заметил охотник.

Она слабо усмехнулась.

– Обычная история. Это опоздание виновато. Люди как-то рассчитывают свои силы, а потом пугаются, что их не хватит…

Она достала толстую книгу и погрузилась в чтение.

– Ольга Ивановна, зачем все-таки вы стали бортпроводницей?

– Я почему-то была уверена, что вы снова спросите…

– Так зачем же все-таки?..

– Отвечать обязательно?

Охотник пожал плечами.

– Тут нет ничего такого…

Из рубки появился второй пилот в накинутой на плечи щеголеватой кожаной курточке со множеством блестящих молний.

– Олюшка, Володя уже отбил десять минут!..

Она сжала худые пальцы.

– Ох, мальчики, постарайтесь!..

– Ты же знаешь Володю!.. Да ведь много не выжмешь… это не ИЛ-18!

У штурвала – командир воздушного корабля Володя, его молодое, по-чкаловски крепкое, челюстное лицо напряжено, он выжимает из самолета предельные мощности.

В рубку заходит Ольга Ивановна, раскрывает сумочку и смотрит в зеркальце.

– Я очень плохо выгляжу? – спрашивает она бортмеханика.

Тот серьезно и внимательно разглядывает ее.

– Не Брижит Бардо, конечно, но… я бы гордился такой девочкой.

Ольга Ивановна достает пудреницу, дует на пуховку, но вдруг, словно отчаявшись, прячет пуховку в пудреницу, а пудреницу в сумку.

– Какая разница… – говорит подавленно.

Она выходит из рубки и смотрит в иллюминатор. Самолет значительно снизился, отчетливо видно, как по земле стремительно бежит его маленькая тень.

– Олюшка, Володя отбил еще шесть минут!.. – радостно говорит ей второй пилот.

И сразу земля стала торчком за иллюминатором, самолет пошел на посадку.

Ольга Ивановна снова обносит пассажиров леденцами. Стрелка на приборе высоты быстро приближается к нулю.

И вот уже коснулись колеса асфальтовой ленты, и самолет побежал к жалкому домику аэропорта, одиноко торчащему с краю летного поля. Взревели и стихли моторы.

– Граждане пассажиры, стоянка пятнадцать минут!.. – объявила Ольга Ивановна – Прошу не торопиться, выходить по одному.

Прибежал второй пилот.

– Олюшка, ступай, мы последим за порядком.

– Мне еще почту надо принять.

– Не беспокойся, я сам приму, – сказал Володя, командир корабля.

Охотник, с безотчетной симпатией следивший за бортпроводницей, на какое-то время потерял ее в-суете посадки, а когда вновь увидел, то поразился странной, необъяснимой перемене в облике девушки. Как будто ничего не изменилось: на ней был то же светлый пыльник, та же пилотка на желтых волосах, та же сумка висела через плечо. Но что-то возникло в ней новое: легкое, окрыленное, словно все ее дремлющее существо проснулось, вспыхнуло, загорелось для единственной, неповторимой жизни. Она прижимала к плоской груди небольшой сверток, казалось, что это дань, которую надо уплатить, чтобы перешагнуть порог в неведомое. Ольга Ивановна принадлежала сейчас не повседневности, где старые самолеты, придирчивые пассажиры, потрепанные журналы, бутылки с боржомом и фруктовой водой, а тайне, чуду.

Выйдя следом за другими из самолета, охотник увидел и того, кто был источником этого чуда невысокий, коренастый паренек в потертой кожаной куртке, давно не стриженный – темные волосы колечками завивались на загорелой шее, – кинулся навстречу Ольге Ивановне; он хотел обнять ее, но застеснялся, они обменялись долгим, крепким рукопожатием и, держась за руки, отошли к скамейке возле домика аэровокзала.

На углу домика красовалась заманчивая надпись: «Буфет», и пассажиры дружно поплелись туда, мимо скамейки, приютившей пару.

Ольга Ивановна передала своему другу небольшой сверток. Он развернул его, весело рассмеялся, обнажая белые, ровные зубы, стал вынимать и бросать назад в кулечек маленькие темно-красные болгарские помидоры, бледные благородные парниковые огурцы. А затем Ольга Ивановна вынула из сумочки какую-то брошюру, и паренек сразу забыл о помидорах и огурцах. Ольга Ивановна что-то сказала и закрыла брошюру своими тонкими, длинными пальцами. Парень в куртке снова засмеялся, попросил прощения и стал спрашивать о чем-то Ольгу Ивановну. Она отвечала, откидывая знакомым движением прядку волос, и лицо у нее было прекрасным и значительным, каким бывает человеческое лицо в редкие, драгоценные минуты полного бытия.

Из стоящей неподалеку замызганной полуторки вышел водитель, скуластый, косоглазый малый, и направился к скамейке. Охотник как раз проходил мимо, он услышал короткий разговор:

– Слушай, друг, надо ехать… – это сказал шофер.

– Отстань, надоел!.. – отмахнулся парень в кожаной куртке.

– Надо ехать, пока светло, – бубнил шофер. – А то гробанемся, как давеча.

– Живы будем, не помрем! Держи! – Парень выбрал из кулечка самый большой огурец в нежной пупырчатой коже и протянул водителю. – Жуй и молчи!

– Чистый авитаминоз! – похвалил огурец восточный человек, возвращаясь из буфета.

– Я лучше пацанам своим отвезу, – сказал водитель, пряча огурец в карман комбинезона.

Охотник улыбнулся Ольге Ивановне, но та не заметила его. Как только парень в куртке откупился от водителя, она взяла его руки в свои и вновь потеряла окружающее.

Охотник заглянул в