На краю одиночества - Екатерина Лесина

Неважно. Главное, что им будет где жить. И детям тоже. И Анне… и надо лишь дождаться окончания суда.

Недолго уже.

* * *

– Видишь, – Елена сбежала по ступеням, чтобы остановиться в шаге от Глеба. Он ощутил резковатый запах ее духов и подумал, что совсем не знает эту женщину, что, пусть связанная с ним узами крови, она все же чужда настолько, насколько может быть чужд пониманию другой человек. – Я и сама справилась.

Она сдернула шляпку, тряхнула головой, будто желая избавиться сразу от всех шпилек в прическе.

– Что? Ты и вправду думал, что меня посадят?

– Нет.

Она обмахивалась шляпкой и чего-то ждала. Смотрела. Хмурилась. Постукивала ножкой. А люди огибали их, то ли опасаясь приблизиться, то ли брезгуя.

– Слышала, ты собираешься на Север? И охота тебе в такую глушь переться?

– Я открыл счет в банке.

– Это хорошо. Хоть до чего-то ты додумался. И каково содержание? Надеюсь, ты понимаешь, что молодой женщине необходимо отойти от всего этого… кошмара.

Дрогнула нижняя губа, а в руке появился белоснежный платочек, который поймал слезинку.

– Полтора миллиона. Это треть от всей суммы, которую я получил после смерти отца. Еще треть уйдет Наталье.

Светлые глаза полыхнули радостью.

– Однако, пользуясь своим правом главы рода, я отказываю тебе и твоим детям в праве наследовать как титул, так и прочее имущество, движимое и недвижимое. Вместе с деньгами ты получишь договор, который подпишешь.

– А если нет? – Слезы исчезли. И взгляд стал цепким, внимательным.

Как Глеб не замечал прежде?

– Если нет, то, вновь же, пользуясь своим правом главы рода, я выдам тебя замуж. И передам право распоряжаться твоим имуществом, включая ежемесячное содержание, твоему же супругу. И уже он подпишет договор с отказом. А пока я буду искать кого-то в достаточной мере стесненного в средствах, чтобы закрыть глаза на твой характер, ты поживешь в какой-нибудь тихой обители. Думаю, Наталья поспособствует.

А вот теперь черты ее лица исказила ярость. Первобытная. Дикая.

– Ты не посмеешь…

– У тебя есть выбор.

– Глеб, – она справилась со злостью, чтобы вцепиться в рукав, прижаться всем телом, дохнуть в лицо сладким запахом духов. – Ты… ты же понимаешь, что я совершила глупость. С кем не бывает?! Или это она? Твоя жена? О да… как же… великая княжна… кто бы знал… в какой грязи и княжны… она все равно не сможет родить тебе наследника! Я ведь знаю, что проклятия выжигают в женщинах все, что ни один целитель не рискнет. Не возьмется. И что у тебя не будет своих детей, если ты, конечно, не рискнешь сменить жену.

Высвободиться из цепких рук ее оказалось непросто. И Глеб лишь порадовался, что Анна не видит этого. Ей было бы неприятно.

– Что еще? Наталья? О да… матушка настоятельница… на нее рассчитывать не стоит. И выходит, род прервется?

– Выходит, прервется.

– Вот так просто? И титул, и… остальное? И ты позволишь?

– Позволю.

Елена сделала шаг назад. И, остановившись, покачала головой. Она прижала сцепленные руки к сердцу, вздохнула:

– Ты злишься, я понимаю. Но пройдет время, и ты поймешь, что просто не имеешь права поступить так. Ладно я, но наш род… предки… дать ему исчезнуть лишь из-за своей злости?

Глеб молчал.

В чем-то она была права, но оставить все как есть? И дать Елене возможность вмешиваться в его жизнь вновь и вновь? А она будет вмешиваться. Полтора миллиона лишь кажутся большой суммой, но рано или поздно деньги иссякнут. И тогда…

– Я знаю, о чем ты думаешь, – Елена склонила голову и вдруг снова стала похожа на хрупкую несчастную девушку. – Я не слишком серьезный человек. Я выйду замуж за какого-нибудь проходимца, который растратит деньги, и буду доживать век в нищете и ненависти. Или в монастыре, на что так надеется Наталья… Она тебе не писала? Писала, конечно. Мне вот постоянно. Требует раскаяния и отречения. Только я не раскаиваюсь. Не умею.

Она развела руки широко, точно желая обнять весь мир разом.

– Я не раскаиваюсь, слышишь? И я… когда-нибудь мы встретимся вновь. Ты. Я. И мои сыновья… И ты увидишь, что если не деньги, то титул… ты обязан будешь оставить его!

Договорив, она сбежала по ступеням.

Мгновенье. В толпе мелькнуло темное платье. Мелькнуло и исчезло. А Глеб с трудом подавил в себе желание броситься следом. И совесть заткнул.

Что будет потом? Он не знал. Получится у нее или нет? Передумает ли он? Любой договор можно отменить по соглашению сторон. Или оставить в силе.

Он дернул галстук, ослабляя узел, и сделал глубокий вдох. Закончилось. Почти.

Анна ждет в гостинице, вновь мысленно перебирая вещи, которые паковались не одну неделю, но всегда ведь что-то да забудешь.

Он вдруг улыбнулся. Посмотрел на часы.

Половина третьего. И есть еще время заглянуть в крохотную часовую лавку, где для Глеба за малую плату нашелся и угол, и инструмент.

Шкатулка была почти готова.

Глеб провел ладонью по крышке. Осталась малость – настроить звучание и вплести в восстановленный механизм простенькое заклятие. Он придумал какое…

* * *

Паровоз пыхтел, выплевывая клубы пара, которые оседали капелью на зонтах и чемоданах, на темных дорожках, слегка побитых пылью, на этой пыли, слепляя ее в комья, а комья кидая под ноги пассажиров.

– Поглянь, нет, ты поглянь, какая образина… – Курц вытянул шею, вглядываясь куда-то в толпу. – Чисто обезьян…

– Сам ты обезьян, – лениво отозвался Илья, который устроился верхом на самом большом чемодане, бросив при том, что за багажом пригляд нужен, а то на вокзалах такие спецы работают, чуть отвернешься, и все. – Это негра.

– Где? – Шурочка, Ильюшиному примеру последовавший, живо вскарабкался на чемоданную гору.

– Там, – Сашка указала пальцем в толпу. – Видишь, черный идет? Точно рожу воском натерли.

Анна вздохнула.

Дети были хороши в своей непосредственности, но Анна подозревала, что далеко не все с нею согласятся.

– Ведите себя прилично. – Калевой поправил галстук и удостоил прочих насмешливым взглядом. – Можно подумать, негров никогда не видели.

– Не видели, – честно признался Шурочка и от смущения сунул в рот мизинец.

Игнат вздохнул, тяжко, по-взрослому. И Миклош с ним.

– А наша мамка держала двух девок черных. Очень они спросом пользовались. Мужики прям очередь брали по первости, чтобы поглядеть, как у них там устроено… как у нормальных…

Легкий подзатыльник заставил Илью замолчать, но с чемодана он не слез, лишь развернулся, всем видом показывая, что к молчанию подзатыльник отношения не имеет.