На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

ты первая, но я справлюсь с тобой, как и с ними. А там были не тебе чета, русская… – он не договорил, потому что она встала.

– Шантаж? – повторила она и улыбнулась. – Думай, как хочешь, Хэмфри, а я пойду. Врач советовал мне вести размеренный образ жизни.

Кажется, он что-то сказал ей вслед, но она уже закрыла за собой дверь. И весь этот путь по коридору к лифту, вниз, через холл… и кажется, кто-то, может и портье, кому-то сказал.

– Быстро управился сегодня.

Но её это уже не касалось. Она отрезала, как ножом провела по приготовленному тесту, и узкий разрез стремительно расширяется и как сам по себе разваливает приготовленный шар надвое…

…Женя отложила шитьё и вышла на лестницу, позвала Алису. Уже совсем темно, а пока не позовёшь, сама и не подумает возвращаться. Но, правда, домой идёт с первого зова. Её саму мама долго звала, иной раз и отец выходил. Но и играла она не одна, как Алиса. И Эркина всё ещё нет. Придётся без него ужинать. Алиске спать скоро.

Эркин пришёл, когда Алиса со слипающимися глазами канючила посидеть ещё ну хоть чуточку.

Эркин подозрительно долго умывался, гремя рукомойником, потом возился в кладовке и к столу сел в чистой рубашке. И сразу ухватился за чашку с чаем. Женя молча подвинула ему тарелку с картошкой. Он только исподлобья покосился на неё и стал быстро и как-то зло есть.

Женя вышла на кухню, долила и поставила чайник. Интересно, куда он дел грязную рубашку? Обычно, вернувшись, он сразу снимает и замачивает своё, и к столу садится полуголым, в одних штанах, благо, у него теперь сменные есть, а то в трусах сидел. А сегодня… в ведре пусто, не похоже на него. И весь он какой-то… взъерошенный.

Она вернулась в комнату и погнала Алису спать. Пока её укладывала, закипел чайник, а он управился со второй порцией картошки. Женя налила чая ему и себе и села как обычно. Он упрямо молчал, и Женя начала первой.

– Ёжик, убери колючки, – он ещё ниже сгорбился над чашкой, и она уже серьёзно спросила. – Что случилось, Эркин? Я же вижу.

Он выпрямился, повернулся к ней, и она увидела свежий кровоподтёк на левой скуле.

– Кто это? Полиция?

– Нет, от полиции мы удрали.

– Где тебя ещё ранили? Ну?

– Нигде. Так, царапина.

– Покажи.

Он неохотно расстегнул рубашку. Слава богу, и в самом деле царапина. Поперёк живота, чуть выше пояса. Женя порывисто встала и метнулась к комоду.

– Сейчас я тебе йодом прижгу, чтоб не нарывало. Ты потерпи.

– Терплю, – согласился он.

– Где рубашка? В крови, наверное. Давай замочу.

– Я сам, – вылез он из-за стола.

– В холодной только, – сказала она ему в спину.

Он молча кивнул.

Женя сидела, грела вдруг захолодевшие руки о чашку и слушала, как он звякает на кухне вёдрами. Что-то происходит. Значит, и те негры, которых они с Рози видели, спасались от полиции.

Эркин вернулся и сел к столу, виновато посмотрел на неё.

– Подрались мы, ну ватага на ватагу, – он говорил неохотно и осторожно. – На станцию пришлые подвалили, мы их не знаем. А работы и так на всех мало. Ну и подрались. А там полиция.

– Это тебя ножом?

– Не знаю. Я только потом заметил, – и улыбнулся. – Но мы их шуганули.

Женя невольно рассмеялась. И он улыбнулся в ответ, глаза радостно заблестели.

– Я потом на станцию вернулся. Допоздна работал. Ещё завтра с утра договорился. Только я рано уйду. Я тогда с дровами сейчас…

– Нет, уже поздно, ложись спать. С утра и сделаешь. А я тебе на утро на плите оставлю.

Он кивнул. И осторожно сказал.

– Там… она порвана сильно. И… не моя кровь. Одного порезали, ну, и тащили его. Я перепачкался только. Я замыл… ещё на станции… Где заметил.

– Андрей уцелел? – спросила Женя, собирая посуду.

– Ну! – в его голосе прозвучало восхищение, и даже зависть. – Он вовсе без царапинки ушёл. Набил их как хотел.

– Никого не убили?

– Не знаю, – пожал плечами Эркин. – Мы их к товарняку прижали. Тот уже под парами стоял. Они и попрыгали. Своих они всех затащили, а там как, не знаю. А из наших… кого полиция захватила, ну, это не жильцы, ясно, ещё одному голову проломили, двоих порезали сильно. В Цветной унесли. Не знаю, выживут ли. У остальных как у меня. Кому нос смяли, кому ухо сплющили, – он посмотрел на неё смеющимися глазами. – Мне вот для равновесия слева привесили.

– Для симметрии, – улыбнулась Женя. – А если бы по глазу попало? Как тогда, помнишь?

– Помню, – кивнул он. – Женя, тогда меня били, а сейчас драка была. В драке я увернусь.

Женя встала, взяла было посуду и тут же поставила её на стол, наклонилась и поцеловала его, куда придётся. Пришлось в переносицу.

– Ёжик.

Он поймал её за руку и повернулся, подставляя её губам ушиб.

– Подуй, а? Алиса говорила, ты дуешь, и боль проходит.

Она подула и уже серьёзно спросила.

– А что, болит?

– Теперь нет, – он поцеловал её в щёку.

– Я серьезно, Эркин.

– Я тоже, – он поцеловал её ещё раз и встал.

– Ну, мне посуду надо мыть, – Женя осторожно погладила его по правой щеке, рядом со шрамом. Он перехватил её руку, прижал к своей щеке.

– Я боялся так…

– Чего?

– Ну… что ты рассердишься. За рубашку.

– Глупыш мой. Нашёл из-за чего переживать. А если б тебе…

– Что?

– Живот вспороли, вот что! – рассердилась Женя.

– Я больше не подставлюсь, – серьёзно пообещал он.

Женя засмеялась, прижалась к нему на мгновение и тут же отстранилась.

– Ладно, тебе рано вставать. Иди, ложись. Ночь уже.

Он медленно отпустил её.

– Иду.

Войдя в кладовку, Эркин быстро развернул постель и лёг.

О кроссовках она его не спросила. Ну что ж, тем лучше. Если не обманет этот белый, то за два дня он наберёт. Если, конечно, и на станции все будет нормально. А дерётся Андрей как никто. Если б не он, они бы от пришлых так легко не отбились. Многих бы порезали. Откуда они только взялись на нашу голову?

Эркин осторожно ощупал царапину. Хорошо, сзади было пусто, смог отступить. Андрей ругался, что он лезет вплотную. Точно, ведь выпустили б ему кишки. Андрей показал ему потом, как правильно нож держать, чтоб самому не порезаться. Любит Андрей драться. Но когда что умеешь… да нет, сунь его сейчас в Палас, ведь в петлю полезет, да и раньше… а умел, выучили. И на скотной тянул, правда, до