Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

Гая Юлия уже не были такими же боеспособными, как прежде (что выяснилось еще в ходе военных действий на африканском «фронте»). В отличие от «цезарианцев», «помпеянцы» поставили на карту все, зная, что им остается либо победить, либо погибнуть. «Контрактники» Цезаря заколебались было под отчаянным натиском последних борцов за дело республики, чей моральный дух все еще не был сломлен. Хотя Десятый легион прорвал на правом фланге строй республиканцев, фронт «цезарианцев» в центре грозил рухнуть в любое мгновение. Ряды «старых ворчунов» смешались. Гай Юлий, далеко уже не молодой, однако, как и в свои лучшие, былые годы, с мужеством отчаяния, рискуя жизнью, с мечом в руке занял место в первом ряду (став «принцепсом», то есть — первым в солдатском строю — в полном смысле этого слова) и тем самым добился перелома (как в настроении своих заколебавшихся было «старых ворчунов», так и в судьбе сражения, кампании и всей войны). Наконец, когда Тит Лабиен, с частью своего резерва, попытался воспрепятствовать обходному маневру конницы Цезаря, «цезарианцы» прорвали фронт «помпеянцев» в образовавшемся слабом месте, решив судьбу сражения в пользу Гая Юлия. И снова легионеры Цезаря устроили жестокую бойню своих противников — не только на поле брани, но и в стенах взятого ими «на копье» города Мунда.

Золотая монета Гая Юлия Цезаря

Доблестный Тит Лабиен погиб в бою. Его отрубленную голову доставили Цезарю (как в свое время — голову Помпея). Диктатор повелел ее торжественно похоронить. Следовательно, Гай Юлий проявил большее великодушие к своей бывшей «правой руке», возвратившейся к Помпею и тем самым восстановившей свои прежние отношения с Магном (как верного клиента — со своим патроном, служа ему, своему прежнему, «природному», господину и хозяину, неизменно преданно и энергично, «до последнего»), чем позднейшие моралисты, не стававшие осуждать гениального ученика Цезаря за «измену». Вскоре Цезарю принесли и голову старшего сына Помпея — Гнея Старшего. Младшему сыну Магна — Сексту — удалось бежать.

После победы над «помпеянцами» при Мунде Цезарь в приливе откровенности признался соратникам, что часто сражался за победу, теперь же впервые — за свою жизнь. Принимая во внимание важность одержанной победы, Гай Юлий решился отпраздновать в честь нее в Риме еще один, пятый, Испанский, триумф, хотя вызвал тем самым осуждение и порицание со стороны многих сограждан и даже друзей.

Как писал старик Плутарх: «Отпразднованный по случаю победы (над республиканцами в Испании — В. А.) триумф, как ничто другое, огорчил римлян. Негоже было Цезарю справлять триумф над несчастиями отечества, гордиться тем, чему оправданием перед богами и людьми могла служить одна лишь необходимость. Ведь Цезарь победил не чужеземных вождей и не варварских царей, но уничтожил детей и род человека, знаменитейшего среди римлян, попавшего в несчастье (Гнея Помпея Магна — В. А.). Вдобавок, прежде сам Цезарь ни через посланцев, ни письменно не сообщал о своих победах в гражданских войнах, но стыдился такой славы.»

Возможно, Цезарь своим Испанским триумфом хотел заранее приучить своих сограждан к мысли, что его, Гая Юлия, враги суть одновременно и враги Римского «общего дела»…

Еще в Испании Гай Юлий примирился с Марком Антонием, прибывшим к нему из Нарбона. Цезарь ни единым словом не попрекнул расточительного повесу сделанными тем многомиллионными долгами. Ведь польза, приносимая Цезарю Антонием, стоила любых денег…

Наконец-то у Гая Юлия не осталось ни одного соперника во всей Римской «мировой» державе. Возведенный сенатским указом в ранг пожизненного диктатора, с неограниченным правом назначать кандидатов на все, в том числе — самые важные — магистратуры, освобожденный своим саном от необходимости подчиняться «вето» народных трибунов (той самой демократической власти, которую сам Цезарь так часто использовал для осложнения жизни враждебных ему, Цезарю, пока он был еще не «на верху», властей республики) — чего он мог еще пожелать в этой жизни? Личность диктатора была объявлена неприкосновенной. Серебряный (не золотой, в отличие от триумфального) лавровый венок, который сенат позволил Цезарю носить постоянно, прикрывал лысину, столь огорчавшую «потомка Венеры» (хотя ему была, конечно же, известна римская пословица «Лысина — не порок, а свидетельство мудрости»)…

На всем пространстве Римской «мировой» державы воцарился долгожданный мир. Работы у Цезаря было воистину — край непочатый.

13. Как нам обустроить республику?

Еще в 46 году диктаторские полномочия Цезаря были продлены на очередные десять лет, превратившись тем самым, фактически, в пожизненные. В должности диктатора Гай Юлий был обязан «обустроить государство», или, по-латыни — «rеs publicaе cоnstituеndaе». «Потомок Венеры» не постеснялся открыто высказать свои вызвавшие недовольство в кругах консервативного нобилитета взгляды о государстве, или о республике, которую «в силу занимаемой должности» был призван «обустроить», заявляя, что «республика — ничто, пустое имя без тела и облика»; «Сулла не знал и азов (политической жизни — В. А), если отказался от диктаторской власти»; «с ним, Цезарем, люди должны разговаривать осторожнее (чем даже с самим Суллой! — В. А.) и слова его считать законом» (как утверждает, например, Саллюстий, ссылаясь на Тита Ампия).

Для людей вроде Цицерона подобные высказывания были как острый нож. Ведь почести, которых по его, Цицерона, инициативе, были назначены сенатом Цезарю, если верить Плутарху, «еще оставались в пределах человеческого величия», в то время как иные подхалимы в латиклавах и черных кальцеях наперебой (и, может быть, сознательно, в провокационных целях) предлагали чрезмерные почести, неуместность которых привела к тому, что Цезарь сделался неприятен и ненавистен даже самым благонамеренным людям. Поэтому Марк Туллий и не упустил возможности предложить обществу свою собственную, достаточно компактную, программу морально-этических и политических реформ (видимо, ожидая, что она кому-то будет интересна).

В конце концов, «Отец Отечества» был не совсем уж новичком на данном поприще. Еще несколькими годами ранее он написал пару трудов о римской «мировой» державе и, не без оснований, полагал, что Цезарь их прочел. В книге «О государстве», апеллировавшей к политико-гражданской совести квиритов в наставшие тяжелые времена, дополненной позднее сочинением «О законах», Цицерон разработал развернутую общегосударственную концепцию. Предприняв попытку показать, как можно заново обустроить переживающую в его время очевидный упадок республику, путем ретроспективного анализа истории превращения Рима из небольшого города в великую державу.

Согласно Цицерону, выходцу из «всаднического» сословия, достигшему, в ходе своего социального восхождения и «служебного роста», консульского звания, добравшемуся до самой вершины иерархии чинов олигархической республики, ауспиции (иными словами — истолкование знамений в духе праотеческой религии) и сенат (иными словами — центральный институт олигархического строя) представляли собой две главные, важнейшие основы