Жаклин Кеннеди. Американская королева - Сара Брэдфорд

Джеки уже хотела спуститься в бальный зал, где ей предстояло выступить с речью перед Лигой латиноамериканских граждан, как вдруг услышала в соседней комнате возбужденные голоса. Очевидно, Джон излагал вице-президенту свою точку зрения по поводу давней вражды между губернатором Коннелли и сенатором Ярборо, которая угрожала подпортить поездку. Когда взбешенный Линдон Джонсон ушел, Джеки спросила, что случилось.

Президент весело ответил: «Линдон есть Линдон. У него проблемы». Джеки резко обрушилась на Коннелли: «Невыносимо слушать, как он себя расхваливает. Вдобавок весь день тебя подкалывал!» Джон остался невозмутим: «В машине он только и говорил, что намерен обойти меня в Техасе. Ну и хорошо. Пусть. Ради всего святого, не цепляйся к нему, ведь я приехал сюда все уладить. Постараюсь, как говорится, усадить этих двоих в одну машину. Если они начнут огрызаться друг на друга, то никто вообще ни с кем не поедет». Они спустились вниз, и после спича Кеннеди Джеки, сильно нервничая, произнесла свою испанскую речь. Дэйв Пауэрс писал, что собравшиеся приняли ее очень тепло… Затем был ужин в «Колизее», а после ужина Кеннеди отправились в аэропорт и вылетели в Форт-Уэрт, куда прибыли в начале двенадцатого ночи. Перед сном Джеки заглянула к мужу, спросила, как он. Джон ответил: «Вымотался». Позднее он позвонил Джеки в номер: «Ты завтра со мной не вставай. Мне нужно до завтрака выступить с речью на площади перед отелем. А ты поспи. Завтрак в девять пятнадцать». Джеки пожелала ему спокойной ночи, потом аккуратно приготовила одежду на завтра – синюю блузку, сумочку в тон, туфли на низком каблуке, розовый костюм и шляпку-таблетку.

Возле отеля с пяти утра начали под дождем собираться толпы зевак. Джордж Томас разбудил президента и, пока тот принимал душ и брился, приготовил серый однобортный костюм, синий галстук и белую рубашку в тонкую серую полоску, специально заказанную в Париже у Пьера Кардена. Джон прошел по улице, поднялся на платформу грузовика, чтобы обратиться к собравшимся. Из толпы закричали: «А где Джеки?» Джон указал на окно на восьмом этаже: «Миссис Кеннеди собирается. – Он широко улыбнулся. – У нее на это уходит больше времени, чем у меня, зато она и выглядит лучше». Джеки не то забыла про завтрак, не то решила специально опоздать и явиться украдкой. Окинув критическим взглядом свое отражение в зеркале, она вздохнула: «Ох, Мэри, один день кампании прибавляет тридцать лет». С этими словами она протянула руку, чтобы Галлахер застегнула ей пуговки на коротких белых лайковых перчатках.

Джон внизу уже терял терпение. Несколько раз спросил: «Где миссис Кеннеди?» Велел поторопить ее и пошел в столовую один. Джеки появилась через двадцать минут и угодила в сущее столпотворение – толкотня, фотовспышки, восторженные возгласы техасцев. Ошеломленная ярким светом и шумом, она походила на испуганного олененка. Джек не зря ждал жену, она разрядила напряженную политическую атмосферу. Далекая от политики, она была просто звездой, которую всем хотелось увидеть. Ядовитый политический треугольник Коннелли – Ярборо – Джонсон интересовал только журналистов, обычная публика хотела увидеть Джеки. Когда Кеннеди завершил свой спич, трое нью-йоркских журналистов подошли к Дэйву Пауэрсу, и тот спросил их: «Разве Джеки не великолепна? Вы слышали когда-нибудь такие овации?» Корреспондент Wall Street Journal саркастически заметил: «А когда вы собираетесь попросить ее выпрыгнуть из торта?» На что получил резкую отповедь.

Джеки не стала бы выпрыгивать из торта, но готовилась участвовать в выборной кампании мужа. До отъезда в Даллас оставался час. «Неужели у меня есть целый час, чтобы просто посидеть? – недоверчиво спросила она. – Да, когда ты президент, проводить кампанию куда легче. Слушай, в этом году я поеду с тобой куда угодно». – «Как насчет Калифорнии через две недели?» – отозвался Кеннеди. «Непременно», – пообещала Джеки.

За завтраком произошел куда менее приятный разговор. О’Доннел листал Dallas Morning News и наткнулся на большое объявление в черной рамке, напоминающее некролог: «МИСТЕР КЕННЕДИ, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДАЛЛАС!» Издателем газеты был тот самый Тед Дили, который в лицо назвал Кеннеди слабаком и заявил, что техасцам нужен вождь на белом коне, не чета Кеннеди, «ездящему на велосипеде Каролины». Статуя отца издателя была установлена на маленькой площади в центре Далласа, которая так и называлась – Дили-плаза. (Объявление поместило в газете местное отделение ультраправого Общества Джона Бёрча.)

О’Доннел показал объявление Джону, тот прочитал и, помрачнев, передал газету Джеки. Ей стало нехорошо. Джон медленно проговорил: «Да, в веселенькое же место мы едем…» Она задумчиво следила, как он расхаживает по комнате. «Знаешь, – как бы невзначай обронил он, – вчерашняя ночь чертовски подошла бы для убийства президента». Джеки не испугалась, ведь черный юмор всегда помогал ему справиться с неприятными ситуациями. «А что, – продолжал Джон, – шел дождь, темно, мы в толпе. Кто-нибудь мог бы принести с собой в портфеле пистолет. – Он изобразил выстрел. – А потом выбросил бы и пистолет, и портфель… и скрылся в толпе…»

Ярко светило солнце, когда в 11.38 самолет президента приземлился в Далласе. На верхней площадке трапа появились улыбающиеся Джон и Джеки, спустились на летное поле и подошли к ограждению, чтобы пожать руки ликующим зрителям. Джеки преподнесли букет красных роз на длинных стеблях, в отличие от привычного букета желтых роз, какими ее встречали всюду в Техасе. Репортер Newsweek спросил, нравится ли ей поездка, и Джеки с жаром заверила: «Все идет чудесно!» Ненаметанный глаз первой леди не заметил на заднем плане враждебных плакатов с орфографическими ошибками и группу старшеклассников, которые отпросились с уроков, чтобы освистать президента. Кеннеди сели в знакомый президентский Lincoln с открытым верхом. Кеннеди устроились на заднем сиденье, положив между собою розы, а на откидных сиденьях поместились губернатор Техаса Джон Коннелли и его жена Нелли. Дэйв Пауэрс в последнюю минуту проинструктировал Джеки: «Смотрите налево и машите людям с той стороны, президент будет смотреть и махать в другую сторону, так вы охватите больше избирателей».

Толпы по маршруту следования скандировали: «Джек! Джеки!» В мексиканском квартале каждый взмах руки первой леди в белой перчатке вызывал истерическое ликование. Солнце пекло нещадно. Джеки надела темные очки, но Джон тотчас попросил снять их. Она положила очки на колени, немного погодя снова надела, и снова Джон сказал: «Сними очки, Джеки». Это были его последние слова, обращенные к ней. В половине первого кортеж свернул на Элм-стрит, до места назначения оставалось около пяти минут. Нелли Коннелли сказала: «Мы почти приехали». На скорости одиннадцать миль в час Lincoln медленно приближался к темному туннелю за Дили-плаза. Джеки предвкушала прохладу. А рядом с нею Джон улыбнулся и поднял руку, чтобы помахать какому-то мальчугану.

И тут грянул резкий холпок выстрела.

Из показаний Джеки Комиссии Уоррена:

…По дороге я махала людям с левой стороны, а Джон – тем, что с правой, так что друг на друга мы почти не смотрели. Было очень жарко. Солнце слепило…

Вопрос. Вы помните, как свернули с главной улицы на Хьюстон-стрит?

Миссис Кеннеди. Простите, я не знаю названия улицы.