Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман

Нож ткнул ее в шею, теплая кровь потекла вниз:

– Если ты этого не сделаешь, – спокойно сказала женщина, – я на твоих глазах перережу горло твоим детям. Или нет…  – Гертруда уловила в ее голосе улыбку. Наклонившись к ее уху, женщина что-то прошептала:

– И отчим и брат, – весело сказала она, – по очереди и вместе. Они развлекутся с твоей дочерью, а ты посмотришь. Потом я выжгу ей глаза серной кислотой…

Удерживая нож на месте, она потрясла открытой канистрой. На половик плеснула бесцветная жидкость. Ткань, зашипев, задымилась. По лицу Гертруды потекли слезы, она широко открыла рот:

– Я все сказала. Пожалуйста, не заставляйте меня…  – рядом с ее связанными кистями лежал небольшой браунинг. Под его дулом Гертруда подтвердила, что служила в СС, что работала в Нойенгамме и Равенсбрюке. Она говорила монотонным голосом, не поднимая глаз к противоположной стене:

– После освобождения Равенсбрюка я…  – она прервалась:

– Надо говорить правду, Иисус не заповедовал нам лгать. Я слишком много лгала, почти двадцать лет. Нельзя чернить имя покойного, он такого не заслужил…  – Гертруда вспомнила брезгливое выражение его лица:

– Он не обнимал меня, не целовал. Он не хотел касаться нацистской твари…  – женщина сглотнула:

– Я встретила британского офицера, капитана Самуила Авербаха, – до нее донесся испуганный вздох, слезы Гертруды закапали на половик, – он стал отцом Магдалены…

Женщина твердо сказала себе:

– Она не убьет мою семью. Пусть Магдалена знает, что у нее есть старший брат. Она вернется в Гамбург, найдет его…  – Гертруда рассказала и о встрече с капитаном Холландом в Нюрнберге:

– Он допрашивал меня после освобождения Равенсбрюка. В Нюрнберге я работала, – Гертруда стиснула зубы, – в подпольном публичном доме, он стал моим клиентом…  – сверху раздался издевательский голос:

– Свершилось божественное правосудие, учитывая твои занятия в Нойенгамме…  – слезы застилали глаза. Гертруда справилась с собой:

– Ко мне приходил и высокопоставленный нацист, генерал Каммлер. Он приехал в Нюрнберг с чужими документами, но я его узнала и сообщила о нем союзникам…  – она рассказала историю своего появления на севере:

– Меня с Магдаленой поместили в программу защиты свидетелей, у меня появились новые документы…  – фонарик ударил ей по глазам:

– Но Холланд, то есть герцог Экзетер, навещал тебя и позже, Моллер…  – она добавила:

– Скажи своему сыну правду. Признайся, кто его отец на самом деле…  – Гертруда крикнула:

– Его отцом мог быть и герр Брунс! Я точно не уверена…  – незнакомка фыркнула:

– Холланд тебя бросил и ты легла под первого попавшегося мужчину. Я…  – она оборвала себя:

– Ты, Моллер, отменная сказочница, водившая за нос собственного мужа и детей. Но сейчас пришло время расплаты…  – Гертруда услышала гневный голос Брунса:

– Прекратите! Война закончилась, это не имеет больше никакого значения. Оставьте в покое мою жену, что было, то прошло…  – женщина презрительно отозвалась:

– Вы отсидели десять лет в концлагере, но защищаете бывшую эсэсовку. Вы просто тряпка, герр Брунс…  – до Гертруды донесся отчаянный голос дочери:

– Мама, скажи, что это неправда, насчет капитана Авербаха…  – она уткнула лицо в ладони:

– Правда, – приглушенно пробормотала Гертруда, – раньше я говорила обо все этом только на исповеди…  – женщина поддела ножом веревку на ее запястьях:

– У нас тоже исповедальня, – она рассмеялась, – но настало время не слов, а действий…  – вернув нож к шее Гертруды, она ногой придвинула к ней браунинг:

– Тебя учили стрелять, Моллер. Давай, не тяни. Либо муж, либо дети. И без фокусов, если ты хоть дернешься, я проткну тебе сонную артерию. Ты истечешь кровью, словно свинья и не увидишь, как серная кислота разъедает хорошенькое личико твоей дочки. Давай, – женщина кивнула, – я бы на твоем месте не колебалась…  – Гертруда почти ничего не слышала:

– Он простил меня, как я могу…  – пистолет трясся в ее руке, – но ему шестой десяток, а дети только начинают жить…  – Иоганн жалобно вскрикнул. Магдалена заорала:

– Не надо, нет! Папа, милый…

Гертруда не потеряла точности в стрельбе. В Нойенгамме, на турнирах персонала, она всегда получала кубки за первые места. Пули размозжили лицо Брунса, кровь брызнула на стены гостиной. Труп завалился набок. Прошагав к нему, женщина перерезала веревки. Затолкав обрывки в карман дождевика, она выхватила пистолет у Гертруды. В прорезях маски блеснули темные глаза:

– Правильный выбор. Теперь еще один, Моллер, и все закончится.

Что-то острое ударило в щеку Иоганну, оцарапав мальчика:

– Это кости, – понял он, – осколки костей папиного черепа…  – его лицо покрывала свежая кровь. В свете фонарика поблескивала беловатая масса, стекающая по изуродованному лицу отца. Магдалена зашлась хриплым криком. Иоганн не сводил взгляда с заплаканного лица матери:

– Она лгала нам, она служила в СС. Папа мог не быть моим отцом…  – осколок лежал рядом с его связанными кистями, – мой отец британский офицер… Она сама не знает, кто мой отец. Она не моргнув глазом убила папу…  – Магдалена рыдала, пытаясь вырваться из веревок:

– Мама, мамочка, не надо, пожалуйста. Не надо больше стрелять…  – неизвестная женщина, не выпуская канистры с серной кислотой, размашисто хлестнула сестру по лицу:

– Заткнись, – скомандовала она, – не устраивай театр, актриса…  – Иоганн был уверен, что незнакомка в черном плаще тоже служила в СС:

– Наверное, ее послали, чтобы отомстить маме за предательство…  – пошевелив пальцами, он подхватил осколок, – надо перетереть веревки, добраться до пистолета…  – Иоганн предполагал, что случится дальше:

– Она заставит маму выбрать между мной и Магдаленой. Я брошусь на нее, когда она передаст маме пистолет. Мама не станет в нас стрелять, она не сможет такого сделать…

Иоганн умел обращаться с оружием. Во Фленсбурге руководитель кружка, торговый капитан в отставке, водил мальчиков в тир. Кроме пневматических ружей, им выдавали и настоящие охотничьи винтовки. Иоганн славился среди парней точностью и аккуратностью в стрельбе:

– Надо было ее остановить, когда она появилась в спальне, – пожалел мальчик, – у меня под матрацем лежал нож…  – нож Иоганн сделал сам и сам выточил для него рукоятку из оленьего рога:

– Но я испугался, увидев пистолет, – ему стало стыдно, – намочил пижаму и не только намочил…  – подросток велел себе не думать об этом:

– Папы больше нет, – он сглотнул комок в горле, – даже если это правда насчет британца, это ничего не меняет. Папа меня вырастил, он всегда останется моим отцом…  – Иоганн считал себя обязанным спасти мать и Магдалену:

– Эта…  – он подавил крепкое словцо, подхваченное в порту, – она собирается убить нас, сжечь ферму…  – от канистр, сваленных у двери гостиной, тянуло керосином, – потом разберемся, кто чей отец. Сейчас это неважно…  – подросток надеялся, что мать откажется стрелять. Сквозь рыдания Магдалены он услышал резкий голос:

– Давай, Гертруда, сын или дочь? Авербах давно умер, а Холланд может быть жив…  – Лаура считала, что Джон мертв, но сейчас это значения не имело. Ей надо было заставить Моллер выбрать между детьми. Лаура ничем не рисковала:

– О смерти Авербаха написано во всех статьях о Генрике. В любом случае, – она усмехнулась, – я развлекаюсь. Никто из них не выйдет отсюда живым…  – она поднесла канистру серной кислоты к лицу Гертруды:

– Глаза я тебе оставлю, – зашелестел вкрадчивый голос, – ты увидишь, как умрут твои дети. Я видела, как умирал мой ребенок…  – Лаура раздула ноздри, – выбери жизнь, Моллер, хотя бы одну…  – Иоганн рванул кистями, веревки лопнули:

– Прости меня…  – зарыдала мать, – девочка моя, прости меня…  – прогремел выстрел.

Бросившись вперед, Иоганн попытался схватить выпавший из руки матери пистолет:

– Она стреляла в Магдалену, она хотела ее