Истина - Эдуард Хруцкий

Он дружески улыбнулся Тарасову, снисходительно пожал руку Китаину.

— Приморился я сегодня, ох приморился, словно весь день в теннис играл, — доверительно улыбнулся он.

— И правильно сделал, Александр Петрович, при твоей работе нужно стресс снимать, — делано радушно улыбнулся Китаин.

— Выпить, что ли? — Помощник подошел к столу. — А вы как?

— Выпить выпьем, а есть не будем. Мы только что в Доме кино поужинали.

— Я этот кабак не люблю. Публика не та.

— А я люблю. — Китаин разлил коньяк, отметив для себя, что этот козел на халяву заказывает самые дорогие напитки.

— Давайте без тоста, — предложил Тарасов, — выпьем каждый за свое.

Они выпили. Помолчали.

Помощник неумело разделывал лобстера, положил на тарелку пару устриц.

Он налил себе шабли, выковырнул из раковины устрицу и выдавил на нее лимон, проглотил и запил вином.

Тарасов смотрел, как судорожно дернулся его кадык, как жадно глотнул он дорогое вино, и подумал о том, как быстро провинциальный пацан, почитавший за счастье съесть лангет в ресторане «Прикамье», для которого «жигули» были сладкой мечтой, научился жить богато и праздно.

— Напрасно вы не едите это чудо. Морские продукты — лучшая пища. Когда мы с президентом были во Франции, нас…

— Александр Петрович, — перебил его Китаин, — помоги мне в одном деле.

— Что за дело? — Помощник снова налил себе вина.

— Да для тебя оно сущий пустяк.

— Слушаю. — Александр Петрович достал сигарету из золотого портсигара.

— Ты Новожилова знаешь?

— Конечно. С оружием крутится.

— Во-во. Так на него замнач УФСБ Москвы Комаров наехал.

— Ну а тебе что за печаль, Борис Васильевич, он что, твой родственник?

— Да нет, Александр Петрович, он мой партнер.

— Партнер? — удивился помощник. — Он же с вицепремьером в одной связке.

— Все это было, теперь он с нами. Так ты сможешь помочь, Александр Петрович?

— Послушай, Борис Васильевич, за что я ценю наши отношения, так это за дружеское бескорыстие. Мне приятно приходить сюда. Я знаю, что пришел к друзьям, которые не станут надоедать мне просьбами.

— Это ты прав, Александр Петрович, дружба дорогого стоит, но она на друзей и обязательства налагает. Я к тебе впервые с просьбой обратился. — Китаин встал, зашагал по кабинету. — К кому мне с бедой пойти? Только к другу.

— Борис Васильевич, Борис Васильевич, дружить — это значит не беды друг другу на плечи взваливать, а компанией друзей наслаждаться, как каракатицей в черном соусе.

Помощник засмеялся весело и искренне, положил в рот кусочек морского деликатеса и зажмурился от удовольствия.

Когда он открыл глаза, то увидел наклонившееся к нему яростное лицо Китаина.

Слетели с него вальяжность и лоск. Исчез, растворился хозяин модного клуба, писатель и удачливый бизнесмен.

Борька Китаец смотрел на него. Уголовный авторитет, жестокий и сильный.

— Значит, ты, дружок, думаешь, мы тебе позволяем три раза в неделю ходить сюда расслабляться, баб трахать и столы закатывать по три тысячи баксов на халяву за твои красивые глаза? Или за близость твою к царю нашему?

— Ты, ты!.. — Помощник вскочил.

Китаин, оскалив фиксатый рот, схватил его за грудки и бросил на стул.

— Сидеть, падла. Ты думаешь, перстеньки и портсигарчик золотой, да «ауди» новенькая ценою в тридцать тысяч тебе как старая продана за штуку баксов — это что, товарищеские услуги? А турки-рабочие, которые тебе бесплатно дачу строили — это мои родные братья? Нет, дорогой ты наш чиновничек, это все на мои деньги.

Но тут к помощнику вернулась наглая уверенность, свойственная новому поколению обитателей Кремля.

— Ну и что? Ты мне дарил, а я брал. Докажите. — Александр Петрович встал, скинул халат. — Надоел ты мне, уголовник. И клуб твой помоечный надоел. Я же тоже про тебя все знаю. Знаю, зачем ты Тимохина Славу заставил меня сюда затащить. Я сюда ходил, и тебя не трогали. А вот теперь ты узнаешь, как мне угрожать.

— Ну что ж, я миром хотел с тобой покончить. Не выходит. Садись, сучок, будем кино тебе показывать.

Китаин достал из кармана пульт, включил видеосистему.

— Смотри. Это не просто оперативная съемка, как с бывшим министром, это фильм настоящий о похождениях помощника президента. Пошли, Леша, пусть он один посмотрит.

Они вышли из комнаты. В холле Китаин опустился в кресло, достал сигарету. Уголки губ у него зло подрагивали. Тарасов впервые видел шефа в таком состоянии.

— Думаешь, сломается? — спросил он.

— Ты, браток, думаешь, что на этой пленке баня да трахательная комната. Конечно, все это есть. Но после дела министра юстиции это уже не премьера. Люди Ерохина его почти год пасли. Там такое снято, что, если чекистам отдать, он вполне может на нары загреметь.

— Дашь посмотреть?

— А то. Смотри на здоровье. Учись. — Китаин поглядел на часы. — Сейчас он выскочит.

В комнате что-то грохнуло, зазвенела разбитая посуда, и голос завыл на одной ноте:

— А-а-а-а!..

— Ну вот, клиент готов. Теперь он нам служить будет верой и правдой. Пошли.

Первое, что бросилось в глаза, когда они вошли в комнату, был опрокинутый на пол стол. Разлетелись по ковру устрицы, мидии, лангусты. Словно кегли, катались под ногами бутылки. Помощник с остановившимися глазами топтал ногами видеомагнитофон.

Китаин поднял с пола бутылку «Перье», открыл ее и плеснул в лицо «клиенту».

— Кончай, парень. Кончай. Умел шкодить — умей платить. Да сядь ты! Подлюка! — Китаин рванул помощника на себя и силой усадил на стул. — Леша, посмотри, целые стаканы есть?

Тарасов оглядел пол, нашел чудом сохранившийся фужер. Поднял заткнутую пробкой бутылку кальвадоса, налил до краев.

— На! — Он протянул бокал Александру Петровичу. Но у того так тряслись руки, что он не мог взять бокал.

— Дай сюда, — Китаин схватил помощника за голову, — пей, сука, пей.

Он начал медленно вливать в него жгучую влагу. Александр Петрович сделал несколько судорожных глотков и замотал головой.

— Вот и славно. Прижилась французская водка. Сейчас расслабит тебя.

Помощник перестал трястись. Лицо его порозовело, руки окрепли.

— Закурить дайте.

— А где же портсигарчик твой? — Китаин огляделся. В экране телевизора, почему-то не рассыпавшемся, а только пошедшем трещинами, торчал золотой портсигар. — Вот это полный атас. Как же ты умудрился, Александр Петрович? Ну, пришел в себя?