📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгДомашняяВоображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн

Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 100 101 102 103 104 105 106 107 108 ... 146
Перейти на страницу:

Обратим внимание на линию, которая отделяет уже заселенную часть города от планируемой к заселению. Авторы проекта – равно как и его горячие сторонники – акцентируют прагматические выгоды предложенного плана: «…прямоугольные дома с прямыми стенами дешевле в строительстве и удобней для жилья», «…цена земли тут оказалась необычайно высокой, …казалось уместным признать соображения экономической выгоды более весомыми». Колхас решительно отметает аргументацию создателей, уличая их в притворстве:

Манхэттенская решетка улиц – это прежде всего концептуальная догадка… в своем равнодушии к топографии, к тому, что уже существует, она провозглашает превосходство мыслительной конструкции над реальностью [Колхас 2013: 19].

Историки идей легко опознают в этой фразе – равно как и в самой решетке – тяжелую поступь утопического воображения Нового времени. Именно утопический нарратив акцентирует «безразличие к топографии», «превосходство воображения над действительностью», удивительную способность мысли «опережать время». Колхас усердно воспроизводит традиционные клише утопического мышления о городском пространстве:

Все кварталы решетки одинаковы. Их равнозначность обесценивает все системы артикуляции и дифференциации, по которым проектировались традиционные города. Решетка обессмысливает всю историю архитектуры и все уроки урбанизма [там же: 19].

Решетка – воплощение декартовой Диктатуры Разума, нововременной утопической рациональности. Колхас продолжает практически без перехода:

Решетка определяет тот новый баланс между регуляцией и дерегуляцией, при котором город может быть одновременно упорядоченным и текучим: метрополисом жестко организованного хаоса [там же: 19].

И здесь все утопические клише заканчиваются, а любое сходство с утопическими нарративами визионеров прошлого оказывается иллюзорным. В утопии нет места хаосу. Любая утопия тотальна – она обязывает нас мыслить город монотетически, разом, как единый проект. (Пользуясь выражением Альберта Шпеера, любимого архитектора Гитлера, город – это «единое пространство единой воли».)

В утопическом городе решетка – инструмент подчинения несовершенной «топографии» совершенному «разуму». Именно поэтому даже в децентрализованных эгалитарных утопических проектах (воспевающих самоорганизацию и отсутствие абсолютного центра управления) гомогенность и строгое единообразие уличной решетки призвано устранить саму возможность архитектурной анархии. Колхас же указывает на прямо противоположную функцию решетки-грида:

С такой структурой Манхэттен навеки получает иммунитет к любому (дальнейшему) тоталитарному вмешательству. Каждый его квартал – самая большая территория, над которой может быть установлен полный архитектурный контроль, – превращается в максимальный модуль реализации урбанистического ego. Город становится мозаикой из эпизодов разной продолжительности, соперничающих друг с другом при посредничестве манхэттенской решетки [там же: 19].

Ключевое слово – посредничество. Но это очень условная метафора: нью-йоркская решетка скорее разрывает связь кварталов, чем опосредует ее.

Утопический «грид» уподобляет кварталы друг другу, приводя их к общему знаменателю города. Напротив, нью-йоркская решетка разрезает пространство на равносторонние прямоугольники, наделяя их автономией друг от друга и от города в целом. При всем внешнем подобии эти сегменты практически суверенны: квартал антикварных лавок может соседствовать с жилым кварталом, а тот в свою очередь – с «кварталом красных фонарей», сразу за которым обнаруживается поражающий своей мощью псевдоготический собор. Этой удивительной свободой, дарованной нью-йоркскому архипелагу будущих островов комиссией 1811 года, архитекторы впервые воспользуются только в 1890 году при строительстве первого дома-квартала – предтечи всех манхэттенских «квартальных» небоскребов. Речь идет об арене «Медисон-сквер-гарден». Полая коробка, занимающая полностью ячейку «грида», совмещала в себе ипподром с ареной на 8000 зрителей, театр на 1200 мест и концертный зал на 1500. На крыше (где шестнадцать лет спустя будет застрелен архитектор этого городского чуда) – ресторан. Колхас заключает:

Теоретически, теперь каждый квартал может стать оазисом неотразимой искусственности. Сама эта возможность предполагает отчуждение кварталов друг от друга: город перестает быть более или менее единой тканью, мозаикой из взаимодополняющих элементов – теперь каждый квартал совершенно сам по себе, одинок словно остров [Колхас 2013: 103].

Итак, первый взмах скальпеля проходит по границе кварталов.

В некогда популярном романе Роберта Пирсига «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» описан такой сюжет. Чтобы объяснить идею университета своим студентам, преподаватель прибегает к аналогии:

Она начинается со ссылки на статью в газете, где говорилось о здании деревенской церкви с неоновой рекламой пива, висящей прямо над центральным входом. Здание продали и устроили в нем бар… В статье говорилось, что люди пожаловались церковным властям. Церковь была католической, и священник, которому поручили ответить на критику, говорил по этому поводу вообще весьма раздраженно. Для него этот случай открыл неописуемое невежество в том, чем в действительности является церковь. Они что, думают, что всю церковь составляют кирпичи, доски и стекло? Или форма крыши? … Само здание, о котором шла речь, не было святой землей. Над ним совершили ритуал лишения святости. С ней было покончено. Реклама пива висела над баром, а не над церковью, и те, кто не может отличить одно от другого, просто проявляют то, что характеризует их самих [Пирсиг 2003].

Намекая на невежество своей паствы, герой Пирсига в действительности лицемерил. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что форма крыши, окон, дверей и украшений – все то, что составляет экстерьер церкви, – мыслится прихожанами в соотношении с некоторым «внутренним содержанием» не в силу остаточного язычества и архетипической склонности к идолопоклонству. (Вспомним цитату Панофского о способности средневекового наблюдателя «представить себе… интерьер, исходя из экстерьера, или вывести форму боковых нефов из формы центрального нефа».) Священник же попытался повторить на здании церкви операцию, которая была ранее проведена на манхэттенских небоскребах, – разрезать внутреннее и внешнее.

Это сечение Колхас называет лоботомией.

Все здания на свете имеют интерьер и экстерьер. В западной архитектуре существует гуманистическая традиция установления морально-этической связи между внешним и внутренним: чтобы внешний вид здания непременно сообщал что-то важное о его начинке, и чтобы начинка, в свою очередь, это сообщение подтверждала. «Честный» фасад прямо говорит, что за ним. Однако чисто математически при увеличении трехмерного объекта объем его внутреннего пространства увеличивается пропорционально кубу линейных размеров, тогда как площадь внешней поверхности – только пропорционально квадрату: то есть все меньшая площадь фасада представляет все больший объем интерьера. При достижении определенной критической массы сооружения связь между внешним и внутренним рвется [Колхас 2013: 106].

1 ... 100 101 102 103 104 105 106 107 108 ... 146
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?