Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн
Шрифт:
Интервал:
Наконец, более экзотический пример. В чем принципиальное отличие старого доброго самолетного трапа от перехода типа «рукав»? Благодаря рукаву вам не нужно одеваться и нырять в ветер и рев аэродрома, не нужно подниматься по ступенькам трапа, восхищаясь и ужасаясь при виде ожидающего вас крылатого «Титаника». Вы можете пропутешествовать всю свою жизнь, облететь весь мир и ни разу не увидеть перевозящих вас машин иначе как изнутри или через стекло иллюминатора. Трап-рукав «сцепляет» пространство салона напрямую с пространством терминала, превращая их в подобие метро – мир, герметично замкнутый на себя и окончательно освобожденный от внешней среды.
Изобретение Элиши Отиса не устранило дистанцию между этажами, как мы привыкли думать. Оно позволило сделать их автономными друг от друга, провело между ними границу, замкнуло их на самих себя. Лестница – инструмент связи, лифт – технология «расцепления». Проявлениями этого «расцепления» стали в равной степени небоскребы Рэймонда Худа и описанные Колхасом феномены схизмы/лоботомии.
Сцепка и расцепление – два эффекта расширения сети делегированных агентностей.
Представьте, что вы живете в мире без банков, ссудных контор и векселей, а весь ваш капитал – несколько золотых монет. Вам нужно переехать из одного города в другой. Деньги лежат в кошельке на поясе и, останавливаясь на ночь на постоялом дворе, вы пересчитываете их перед сном. Вы точно знаете, сколько у вас денег; точно знаете, где они; ощущаете их вес, можете их тратить, но не можете поручиться за их безопасность. Это прочная сцепка. Пропустим несколько этапов развития банковской системы и сразу перейдем к пластиковым карточкам – гениальной технологии расцепления. Деньги, предположительно, в безопасности (если вы доверяете банкам), но уже никто точно не может сказать, где именно они находятся. Чтобы «пересчитать» их, вам понадобится еще ряд технических проводников – банкомат, отделение банка или телефон с подключенной услугой SMS-банкинга. Это слабая сцепка.
Благодаря расцеплению между вами и вашими деньгами выстраивается длинная цепочка технических делегатов: от пластиковой карты до телефона. Деньги с карточки уходят гораздо быстрее, вы не чувствуете их материальности. Деньги больше ничего не весят. (А то, что весит – набивающаяся в карманы мелочь, – перестает восприниматься как деньги.) И вот в 2010 году специалисты из MIT Media Lab разработали кошелек, который точно знает, сколько денег на вашем счету в банке [Smart 2010]. В конце месяца, когда расходуемая сумма стремительно убывает, кошелек уже не просто вибрирует при каждой транзакции – его становится физически трудно открыть. Он всячески сопротивляется вашим попыткам вытащить из него банкноту или карточку. Задача разработчиков: не потеряв достижений цивилизации (прежде всего, безопасности), вернуть прочную средневековую сцепку, а вместе с ней – материальность и вес денег.
Аналогичным образом канализация связывает в единую сеть сотни тысяч дискретных и удаленных друг от друга мест. Но чтобы такая сцепка стала возможной, ей должно предшествовать глобальное размежевание «видимого» и «невидимого» города. Появление двух автономных контуров раздельной канализации – еще один шаг расцепления.
Описанная Колхасом фрагментация – это движение от комплексного к сложному.
Для Латура подлинно комплексным является взаимодействие обезьян:
…рассмотрим стаю из примерно ста бабуинов, живущих посреди саванны, постоянно следящих друг за другом, чтобы знать, куда идет стая, кто за кем ухаживает, кто на кого нападает, и кто от кого защищается. Затем нужно перенестись в воображении к излюбленной сцене интеракционистов, где несколько человек – чаще всего двое – взаимодействуют в уединенных местах, скрытых от взглядов других. Если «ад – это другие», по выражению Сартра, то бабуинский ад отличается от человеческого: постоянное присутствие других оказывает воздействие, совершенно отличное от того, которое описывает «интеракционизм за закрытыми дверьми». Здесь необходимо провести различие между двумя принципиально различными значениями слова «взаимодействие». Первое, как уже было показано выше, относится ко всем приматам, включая людей, тогда как второе относится только к людям. Чтобы сохранить привычный термин, следует говорить о фреймированных взаимодействиях. Единственное различие между ними связано с существованием стены, перегородки, оператора редукции, ‘je ne sais quoi’, чье происхождение пока остается неясным [Латур 2006a: 175].
Что делает взаимодействие приматов комплексным? Их сцепленность, взаимосвязанность, соприсутствие, неавтономность друг от друга. Любой примат может вмешаться в действие любого другого. Что отличает взаимодействие людей? Расцепленность, дис-локация, дискретность – то, что Латур вслед за Ирвингом Гофманом называет «фреймированностью». Однако для Гофмана «фрейм» – это обобщенное именование контекста взаимодействия людей. Для Латура же это – двери, перегородки, ширмы, укрытия, стены… иными словами, все те операторы дискретизации и расцепления, которые делают возможным «вложение» одних контекстов взаимодействия в другие без всякой их сцепки.
Таким образом, каждый раз, когда мы переходим от комплексной социальной жизни обезьян к нашей собственной социальной жизни, нас поражает множество действующих одновременно сил, размещающих соприсутствие в социальных отношениях. Переходя от одного к другому, мы движемся не от простой социальности к комплексной, а от комплексной социальности – к сложной. Эти два прилагательных, хотя и имеют одинаковую этимологию, позволяют провести различие между двумя сравнительно разными формами социального существования. «Комплексное» означает одновременное наличие во всех взаимодействиях большого числа переменных, которые не могут рассматриваться дискретно. «Сложное» будет означать последовательное присутствие дискретных переменных, которые могут быть исследованы одна за одной, и сложены друг в друга на манер черного ящика. «Сложное» точно так же отличается от комплексного, как и простое [Strum, Latour 1987]. Коннотации этих двух слов позволяют нам бороться с предрассудками эволюционистов, которые всегда рисуют медленное движение вперед от обезьяны к человеку по шкале возрастающей комплексности. Мы же, напротив, спускаемся от обезьяны к человеку, от высокой комплексности к высокой сложности. Во всех отношениях наша социальная жизнь кажется менее комплексной, чем у бабуина, но почти всегда более сложной [там же: 180].
Функция технологий «расцепления» в чем-то аналогична работе противопожарных разрывов – прерывание цепочки интеракций. Эта функция удивительным образом напоминает то, что Колхас писал о назначении манхэттенской решетки – удержание урбанистического ego в границах отдельного квартала – но мы не будем проводить эту аналогию (поскольку обещали оставить решетку градостроителям). Расцепление и фреймирование – основной вектор техночеловеческой коэволюции:
Обезьяны почти никогда не используют объекты в своих взаимодействиях. Для людей почти невозможно найти взаимодействие, которое не требовало бы обращения к технике… Взаимодействия распространяются среди обезьян, охватывая постепенно всю стаю. Человеческое взаимодействие чаще всего локализуется, заключается во фрейм, сдерживается [там же: 191].
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!