Восьмой круг. Златовласка. Лед - Эд Макбейн

— Здесь уже побывала полиция! — заорал Реджи. — Не смогли выключить эту проклятую штуковину!

— А сотрудники охраны были тут?

— Что?

— Сотрудники охраны. Их должно быть двое. Если включается сигнал тревоги…

— Не смогли выключить! — прокричал Реджи.

— Сотрудники охраны?

— Полиция.

— Кто-то пытался взломать дверь?

— Ваша дочь нажала кнопку тревоги.

— Что? Моя дочь…

— Кот попал под машину.

— Себастиан?

— Его переехал автомобиль. Ваша дочь нажала кнопку тревоги, думала так вызвать полицию.

— Где моя жена?

— Не знаю. Миссис Танненбаум повезла вашу дочь с котом к ветеринару. Полиция прямо взбесилась. Пытались найти вас в офисе, приятель. Вам не следовало бы плавать на яхте в рабочий день.

— В какую ветеринарную клинику они повезли его, не знаете?

— Понятия не имею. Идите-ка выключите эту сирену. У мистера Зипродта, того, что живет наверху, больное сердце.

Парадная дверь была не заперта. Я прошел через весь дом к задней двери, где в наружную стену было встроено одно из сигнальных устройств. Вынул из кармана связку ключей и принялся искать нужный, жалея, что он не маркирован цветом, как в тюрьме. Сирена все еще вопила. Наконец я нашел нужный ключ, вставил его в скважину и повернул направо. Вой сирены прекратился. Воцарилась тишина. Я вернулся в дом и направился к подсобке, в которой на стенке рядом с предохранителем был установлен блок охранной сигнализации. Открыл переднюю панель блока и восстановил систему, но не тревогу; это можно было делать только при нажатой кнопке тревоги. Я закрыл панель и тотчас же прошел в кабинет к телефону. В «Желтых страницах» в рубрике «Ветеринары» нашел по крайней мере дюжину абонентов. Быстро просмотрев их, я обнаружил что-то знакомое, набрал номер и попросил к телефону доктора Реслера.

— Доктор Реслер на операции, сэр.

— Скажите, пожалуйста, с кем я говорю?

— Мисс Хилмер.

— Мисс Хилмер, это Мэттью Хоуп. Я звоню по поводу серого полосатого кота по имени Себастиан. Не могли бы вы…

— Да, сэр, кот здесь.

— Как он?

— Его сейчас оперируют, сэр.

— Не могли бы вы сказать… Насколько он плох?

— У него порвана грудная клетка. Обнажены легкие и сердце. Доктор Реслер сейчас зашивает рану.

— Спасибо, а можете позвать… Моя дочь там?

— Одну минуту, сэр.

Когда Джоанна взяла трубку, я сказал:

— Солнышко мое, я еду, жди меня там.

— Пап, мне кажется, он умирает, — промолвила дочь.

— Ну, мы этого не знаем, солнышко.

— Я пыталась дозвониться тебе, где ты был?

— У клиента.

— Синтия сказала, что ты на яхте.

— Да. Ездил туда сначала, чтобы поговорить кое с кем, а потом в полицию поговорить с Майклом Парчейзом.

— Я слышала по радио, что это сделал Майкл, правда?

— Не знаю. Солнышко, миссис Танненбаум все еще там, с тобой?

— Да, хочешь поговорить с ней?

— Нет, не надо. Но, пожалуйста, попроси ее остаться с тобой до моего приезда. А где мама?

Кажется, она пошла в косметический салон. Но точно не знаю.

— Хорошо, солнышко. Я буду у тебя через несколько минут.

— Ты знаешь, как добраться сюда?

— Это возле Кросс-Ривер, да?

— Да.

— Найду. До свидания, дорогая.

— Пока, пап, — сказала Джоанна и повесила трубку.

Всю дорогу до ветклиники я думал о Себастиане.

За день до того, как мы взяли его в семью, Сьюзен спустилась в подвал нашего дома в Чикаго и очутилась нос к носу с крысой размером с аллигатора. Наглая тварь встала на задние лапы, ощерилась и завизжала, что заставило Сьюзен с криком выбежать из подвала и позвонить дезинсектору, который пришел в тот же день и разбросал в подвале капсулы яда. Беда в том, что у нас была пятилетняя дочь, и мне не нравилась идея с рассыпанием яда — хоть и редко, но она могла забрести в подвал. Сьюзен начала плакать, когда я предположил, что это может быть опасно для Джоанны, моментально решив, что я ругаю ее за то, что она вызвала дезинсектора. Я объяснил, что она поступила правильно, а кот, может, более безопасное средство устрашения, чем яд.

И представлял я при этом большого кота.

Выбор животных в любом приюте день ото дня разный. В тот мартовский день семь лет назад там находились два кота, одиннадцать котят, пять дворняг и чистокровный боксер невиданной красоты. Себастиан был огромный, серый, полосатый, с темными полосками, белыми отметинами на морде и белыми «носочками» на всех четырех лапах. На одной из его задних лап, «носок», спустился до лодыжки. Он расхаживал по верхней полке клетки, в которой было два помета котят и тощая сиамская кошка, мало того что косая, так еще и, кажется, с блохами. Себастиан ходил по полке, как тигр. Смотрел сурово и гордо, и я понял, что это — самый лучший крысолов из всех, что когда-либо охотились в подвалах человеческих домов. «Привет тебе!» — сказал я, и он взглянул на меня самыми зелеными глазами, которые мне когда-либо доводилось и ответил: «Мяу». Я сразу влюбился в этого большого кота. Сьюзен побрела в другой конец приюта, где она смотрела на боксера. Я подозвал ее.

— Да, уж величиной он в самый раз, — произнесла Сьюзен.

— Посмотри на эти зеленые глаза!

— Да.

— Давай узнаем, как он здесь очутился. Может, съел своих прежних владельцев?

Мы направились к молодому человеку за столом, заполнявшему бумаги. Я спросил его о большом сером полосатом коте.

— С ним что-то не в порядке?

— Нет, мама страдала аллергией на него, — ответил он.

— Мать кота?

— Нет, мать семейства. Он самый добрый кот на свете. С ним все в порядке.

— Как его зовут?

— Сэббэтикал.

— Как?

— Да-да, она школьная учительница — эта мамаша.

— Это не имя, — заметил я.

— Ну, вот такое у него имя.

Мы со Сьюзен вернулись к коту. Он все еще сидел на верхней полке и вылизывался. Мы стояли возле клетки, глядя на него.

— Что думаешь? — спросил я.

— Не знаю, — пожала плечами Сьюзен. — Я надеялась, мы найдем белого кота.

— Он огромный или мне только так кажется?

— Гигантский.

— Эй, Себастиан! — позвал я, и кот опять мяукнул.